Корабль отплывает в полночь

Я никак не мог свыкнуться с этим: трое убийц чувствуют взаимное доверие, понимают друг друга и общаются так, как не способны общаться, по-моему, люди Эпохи мертвых, да и любой другой эпохи, по правде говоря. Это противоречило всему, что я знал о психологии мертвоземельцев, но все же происходило. О да, на это повлияли наша странная оторванность от мира и воспоминания о пульмановском вагоне, которые зачаровали мой разум, а еще реакция на голоса Атла-Аламоса и на то, что там творилось, но я все равно воспринимал происходящее как чудо. Никогда не поверил бы, что можно ощущать такую внутреннюю свободу и такую легкость. Трудно было отрицать, что маленькая неорганизованная организация Папаши действительно чего-то добилась.

Трое коварных убийц говорили от чистого сердца и доверяли друг другу – мне и в голову не приходило усомниться в том, что Папаша и Элис испытывают такие же чувства. Мы были настолько в этом уверены, что даже не упоминали о нашей общности. Возможно, из опасения растоптать цветок. Мы просто наслаждались этим.

Должно быть, мы говорили в тот вечер о тысяче разных вещей и выкурили пару сотен сигарет. Со временем нас начало клонить ко сну – мы слишком много всего испытали и слишком успокоились, так что даже возбуждение больше не поддерживало наши силы. Помню, как я в первый раз очнулся от дремоты и сразу схватился за Мамочку, но услышал, как Папаша и Элис болтают в темноте, вспомнил, что с нами случилось, и снова уснул с довольной улыбкой.

Папаша вдруг заявил ни с того ни с сего:

– Да, думаю, Рэй должен быть хорошим любовником, почти все убийцы таковы, в них есть огонь. Что-то похожее мне говорил парень по имени Фред, один из наших ребят…

Обычно мы спали по очереди, хотя подозреваю, что временами задремывали все трое. Когда я проснулся, наверное, в пятый раз, то сразу зажмурился – снаружи опять был оранжевый туман, Элис тихо посапывала в соседнем кресле, а Папаша достал один из своих ножей.

Он смотрел на свое отражение в иллюминаторе. Его лицо сверкало: он натер кожу маслом.

– Еще один день, еще одна куча проблем, – жизнерадостно сказал он.

Такой тон по утрам всегда действует на нервы. Я прищурился и спросил:

– Где мы сейчас?

Он выставил локоть в сторону экрана с картой Северной Америки. Две зеленые точки почти слились.

– Господи, мы почти на месте, – сказала вместо меня Элис. Она проснулась мгновенно, как и полагается мертвоземельцам.

– Знаю, – ответил Папаша, сосредоточившись на своем занятии. – Но я хочу побриться до того, как начнется посадка.

– Думаешь, мы приземлимся на автоматике? – спросила Элис. – А вдруг нас просто заставят летать по кругу?

– Когда это случится, что-нибудь придумаем, – сказал Папаша, выскабливая подбородок. – А пока это не очень меня интересует. В сумке есть еще пара бутылок с кофе. Свою я уже выпил.

Я не участвовал в их болтовне – зеленые точки и первое замечание Элис напомнили мне, что есть другие причины для беспокойства, поважнее жизнерадостного тона Папаши. Ночь ушла вместе со своей оберегающей завесой и ощущением, что разговор может продолжаться целую вечность; наступил день, лишающий нас защиты и побуждающий к действию. Не так уж трудно изменить свой взгляд на мир, когда летишь или даже прыгаешь над землей вместе с друзьями, которые все понимают, но я знал, что скоро снова окажусь в пыли и увижу то, что предпочел бы никогда больше не видеть.

– Хочешь кофе, Рэй?

– Да, пожалуй.

Я принял от Элис бутылку и подумал, что у меня, наверное, такое же мрачное лицо, как у нее.

– Зря они подсолили масло, – заявил Папаша. – Совсем не годится для бритья.

– Это масло высшего сорта, – сказала Элис.

– Ага, – подхватил я. – Там еще была Соня. Они смазывали маслом часы.

Может быть, лучше отпустить неказистую шутку, чем не отпустить никакой? Не знаю.

– О чем это вы там? – спросил Папаша.

– О книге, которую мы оба читали, – ответил я.

– А вы сами не писатели? – внезапно поинтересовался Папаша. – Кое-кто из моих парней считает, что о нас нужно написать книгу. Я им говорю, что еще рано, а они отвечают, что мы в любой момент можем умереть или что-нибудь в этом роде. Эй, Дженни, полегче! Осторожней, пожалуйста!

Так он отреагировал на резкий поворот влево. Я почувствовал тошноту и холод в груди. Вот и началось.

Папаша убрал нож в ножны и в последний раз вытер лицо. Элис пристегнула к поясу сумку. Я потянулся к рюкзаку, но по-прежнему смотрел в иллюминатор прямо перед собой.

В тумане что-то трижды сверкнуло. Я вспомнил огни святого Эльма, что горели на крыше старого завода.

– Папаша, – спросил я и, признаюсь, едва не пустил слезу, – а зачем этот парень вообще приземлился здесь? Он ведь спешил в Атла-Хай с грузом, который был там очень нужен. Почему он прервал полет?