Корабль отплывает в полночь

– Очень просто, – ответил Папаша. – Он был плохим парнем. По крайней мере, у меня такая версия. Он должен был лететь прямо в Атла-Хай, но решил сначала кое с кем повидаться. Остановился здесь, чтобы встретиться со своей подружкой. Ага, с подружкой. Та пыталась предупредить его – только так можно объяснить пламя над крышей завода, помешавшее ему сесть, хотя я уверен, что как раз этого она не хотела. То, что она подожгла в знак предупреждения, продолжало гореть. Но Грейл все равно сел.

Пятно почернело, а тело Пилота оказалось крупнее, чем я запомнил, – его раздуло. Но это обещало длиться недолго. Вокруг него уже суетились три или четыре грифа.

Глава 7

А сейчас, несмотря на триумф свой страшный,

Отведав плодов своего колдовства,

Словно бог, на своем алтаре себя заклавший,

Смерть мертва[57].

Алджернон Чарльз Суинберн. Заброшенный сад

Первым спустился Папаша. Затем мы с ним помогли выйти Элис. Прежде чем последовать за ними, я бросил последний взгляд на приборную панель. Кнопка завода снова приподнялась, а вокруг другой кнопки засиял синий нимб. Видимо, она означала Лос-Аламос. Мне захотелось нажать ее и улететь одному, но затем я решил: нет, на другом конце маршрута меня не ждет ничего хорошего, а одиночество окажется еще хуже того, что предстояло пережить здесь. И я выбрался наружу.

Я не смотрел на труп, хотя мы встали прямо над ним. Увидев чуть в стороне маленькое серебристое пятнышко, я вспомнил про расплавившийся пистолет. Грифы заковыляли прочь, но остановились всего в нескольких ярдах от нас.

– Мы могли бы их убить, – предложила Папаше Элис.

– Зачем? – ответил он. – Кажется, некоторые индусы использовали их, чтобы избавиться от мертвецов? Не самая плохая идея.

– Парсы, – подсказала Элис.

– Да, парсы, о них я и говорил. Через несколько дней останутся только голые кости.

Папаша повел нас в сторону завода. За моей спиной громко жужжали мухи. Я чувствовал себя ужасно. Мне самому хотелось умереть. Даже для того, чтобы просто идти следом за Папашей, требовалось жуткое напряжение сил.

– Его подружка обслуживала секретную наблюдательную станцию, – заговорил Папаша. – Думаю, она следила за погодой и все такое прочее. Или монтировала какую-то автоматику. Я не мог рассказать о ней раньше – вы были готовы уничтожить любого, кто хоть как-то связан с Пилотом. На самом деле я старался как мог запутать вас, убедить, будто это я кричал. Честно говоря, я даже сейчас не уверен, что поступаю правильно, рассказывая и показывая вам это все, но человек обязан рисковать, чем бы он ни занимался.

– Послушай, Папаша, а она не выстрелит в нас? – глухо спросил я. Не скажу, что я тревожился за самого себя. – Или вы с ней – добрые друзья?

– Нет, Рэй, – ответил он. – Она меня даже не знает. Но не думаю, что она сейчас в состоянии стрелять. Скоро узнаешь почему. Ого, она даже не закрыла дверь. Дурной знак.

Видимо, он говорил о крышке люка, стоявшей на ребре у самого входа в заводской корпус, лишенный боковых стен. Папаша опустился на колени и заглянул в отверстие, которое должен был закрывать люк.

– По крайней мере, она не лежит на дне шахты, – сказал Папаша. – Давайте посмотрим, что с ней случилось.

И он полез вниз.

Мы двинулись за ним, словно зомби. Во всяком случае, я чувствовал себя именно так. Шахта была около двадцати футов глубиной, с вмонтированными в стену скобами для опоры рук и ног. Сразу же потеплело и стало душно, хотя шахта оставалась открытой сверху.

Внизу обнаружился короткий горизонтальный проход. Пришлось нагнуть голову, чтобы идти по нему. Мы смогли выпрямиться во весь рост, только когда вошли в большой и роскошный бомбоустойчивый блиндаж, если можно так его назвать. Там было еще жарче, еще труднее дышать.

Я увидел много научной аппаратуры и несколько панелей управления, напоминающих ту, что стояла в хвостовой части самолета. Некоторые из них, вероятно, были связаны с приборами, спрятанными где-то в каркасе здания завода. И еще там были признаки присутствия человека, молодой женщины: небрежно разбросанная одежда, небольшие статуэтки и человеческая голова в натуральную величину или даже крупнее – вероятно, вылепленная из глины обитательницей блиндажа. На эту последнюю я взглянул лишь мельком, да и то случайно. Хотя работа не была закончена, я и так мог сказать, чья это голова – Пилота.

Тускло-серебристая отделка помещения была такой же, как в кабине самолета. В нем тоже чувствовался отпечаток личности, и не одной – Пилота и кого-то еще, супружеской пары. Но в этом не было ничего хорошего, потому что здесь пахло смертью.

Говоря по правде, я лишь бегло осмотрел помещение – мое внимание почти сразу привлек длинный широкий диван, на котором, сбросив покрывало, лежала женщина.

Около шести футов ростом, сложенная как богиня. Светлые волосы, загорелая кожа. Она лежала на животе и была обнажена.