Корабль отплывает в полночь

Но все же он был чародей, наш Франсуа, причем во всех смыслах. (Если говорить о странности и очарованности, то первое было в нем самом, а второе он вызывал в других.) Думаю, Франсуа в то время завел роман с Гертрудой. Богатые друзья из Гайд-парка бросили его, а ее родственники были состоятельнее, чем у любого из нас, хотя, возможно, это не сыграло роли. Да, он был истинным чародеем, более того – катализатором воображения и амбиций. А мы были маленькой группой довольно смышленых и удачливых молодых людей, считавших себя особенными, исключительными, но на самом деле очень наивных. И жадных до культуры во всех ее проявлениях. Мы только что открыли для себя марксизм и классовую борьбу, но всерьез не увлеклись ими. Социальная защищенность нас тоже не очень интересовала – крах фондового рынка в октябре 1929 года показал, что все мы совершенно не защищены. Нашими героями были в основном писатели и ученые – Т. С. Элиот, Хемингуэй, Джеймс Джойс, Эйнштейн, Фрейд, Адлер, Норман Томас, Мейнард Хатчинс из нашего же университета, с его «Великими книгами» и двухлетним бакалавриатом, а еще Линдберг, Амелия Эрхарт и Грета Гарбо. (Какой контраст с нынешними героями и героинями, в основном антиэлитарного и популистского толка: левацкие социальные работники, имеющие доступ к наркотикам врачи «скорой помощи», ведьмы и оккультисты, мистики и гуру возврата к природе, революционеры, феминистки, ребята из «Власти черных» и «Освобождения геев», поджигатели призывных свидетельств – среди нас тоже попадались приверженцы пацифизма, но в большинстве своем они были непрактичными идеалистами. Какие грандиозные перемены нас ждут!)

Так или иначе, у нас были свои мечты и идеалы, а также ощущение своего отличия от остальных, и можете себе представить, как мы впитывали чепуху, которую скармливал нам Франсуа, про особую породу забытых или тайных аристократов, будто мы были представителями некоей скрытой сверхкультуры – слэны, могли бы сказать вы, вспомнив вышедший несколькими годами позже роман Ван Вогта, слэны без усиков![184] (Некоторые из нас увлекались фантастикой. Хорошо помню, как увидел в книжном киоске первый выпуск «Удивительных историй» – и стащил его! – пятьдесят лет назад.)

Однажды Франсуа сказал буквально следующее: «В любой мифологии встречаются рассказы о том, как боги нисходят на землю, чтобы возлечь с избранными дочерями рода человеческого. Их семя спускается с небес. Так вот, мы все родились приблизительно в одно и то же время, правильно?»

А затем, почти тогда же, произошло событие, которое до сих пор кажется мне скандальным и шокирующим. Франсуа Бруссар был арестован в небольшом городке к западу от Чикаго по обвинению в сексуальном насилии над юношей-автостопщиком. (Я ведь уже упомянул о движении за освобождение геев, правильно? Так вот, все, что я говорил о контрасте между теми временами и сегодняшним днем, относится и к этому тоже.) Хэл и Чарльз смело отправились туда и добились освобождения под залог. К своему стыду, я уклонился от выполнения этого дружеского долга, хотя и внес некоторую сумму. И вот результат: почти сразу же после освобождения, не повидавшись ни с кем из нас, Франсуа сбежал – просто исчез, сказав перед этим ошеломленному Чарльзу: «Жаль разочаровывать тебя, но я, разумеется, виновен. Просто не мог сопротивляться этому созданию. Я по ошибке принял его за одного из нас – возможно, за императорского пажа». С этим несуразным и легкомысленным ответом закончился чикагский период нашего с Бруссаром знакомства; все мы испытывали смешанные чувства.

Однако по прошествии многих месяцев, а потом и лет, мы старались вспоминать о нем только приятное и забыть все остальное – и сомневаюсь, что мы так упорно поддерживали бы связь друг с другом, если бы не Франсуа, хотя он не подавал о себе вестей. Хэл женился на Маргарет, и писательско-издательские дела завели его в Нью-Йорк, а я вместе с Нарси, которая стала моей женой, отправился в Лос-Анджелес и пустынное высокогорье поблизости от него, где увлекся полевой астрономией. Остальные тоже как-то устроились в жизни, разлетевшись кто куда, при этом не теряя друг друга из вида благодаря встречам выпускников и общим интересам, но в первую очередь – переписке, этому умирающему искусству.