Корабль-призрак

В каюте Филип провел не более получаса. Когда же он вышел на палубу, то сразу заметил, насколько все изменилось. Когда он уходил, корабль покоился на неподвижной водной глади, его жаждущие ветра паруса бессильно свисали с рей, а луна царила на небе во всей своей красе, окутывая корпус и мачты серебристым сиянием. Теперь же стемнело, вода рябила и пенилась, малые паруса были убраны, корабль рассекал волны, а ветер, налетая резкими порывами с сердитым рычанием, словно бы грозил превратиться в сокрушительный ураган, сметающий все на своем пути.

Матросы спешно убирали остальные паруса, и было видно, насколько они обескуражены и напуганы. Что им наговорил лоцман Шрифтен, Филип не ведал, но они явно избегали юноши и недобро на него косились. А ветер крепчал с каждым мгновением.

– Переменчивый ветер-то, – заметил Хиллебрант, – не угадаешь, с какой стороны шторм подойдет. Уже поменял направление на пять румбов. Филип, мне все это совсем не нравится, и я согласен с капитаном: беды нам не миновать.

– Я тоже так думаю, – вздохнул Вандердекен, – но предадимся воле благого Провидения.

– Лево на борт! Выбрать шкоты! Трисель на гитовы! Шевелись, ребята! – вскричал Клоотс, поскольку под ударом северо-западного ветра барк резко накренился.

Хлынул проливной дождь, и сделалось так темно, что моряки едва могли разглядеть друг друга на палубе.

– Надо свернуть верхние паруса, пока матросы еще могут до них добраться. Распорядитесь, минхеер Хиллебрант.

За кормой сверкнула молния, оглушительно прогремел гром.

– Живее! Живее, молодцы! Убрать паруса!

Промокшие насквозь матросы подчинились приказу, но некоторые под покровом темноты попрятались, лелея собственный страх.

Все паруса наконец были убраны, кроме переднего стакселя, и корабль помчался на зюйд, гонимый ветром в корму. Море дыбилось и ревело, повсюду мелькали клочья пены, с небес рушился дождь, темно было, словно в царстве Эреба[26], а промокшие и напуганные моряки укрывались, как могли, за фальшбортами. Хотя многие матросы пренебрегали своими обязанностями, никто из них не попытался спуститься в трюм. Вопреки обыкновению они держались по отдельности, каждый думал о своем, но все поневоле вспоминали появление ужасного корабля-призрака.

Ночь выдалась бесконечно долгой и утомительной. Казалось, день никогда больше не наступит. Однако мрак постепенно сменился плотной и тоскливой серой мглой, и при забрезжившем скудном свете дня люди переглядывались, не находя привычного утешения; ни на одном лице не угадывалось даже проблеска надежды. Все мнили себя обреченными, все прятались там, где укрылись в ночи, и подавленно молчали.

Волны катились высокими валами, не раз и не два они валили корабль набок. Клоотс находился на нактоузе, Хиллебрант с Филипом стояли у штурвала, когда с кормы накатила очередная волна – и понеслась по палубе, сокрушая все преграды. Капитана и двух его помощников смыло и швырнуло полуживыми к фальшборту, нактоуз и вахтенная доска разлетелись вдребезги, у штурвала никого не осталось. Корабль развернулся, зачерпнул воды, грот-мачта переломилась и полетела за борт.

Все смешалось. Капитана Клоотса оглушило, и лишь с немалым трудом Филипу удалось уговорить парочку матросов отвести его вниз. Хиллебранту не повезло еще сильнее: он сломал правую руку, все его тело было в синяках. Филип довел его до койки, а сам вернулся на палубу, чтобы попытаться навести порядок.

Конечно, никто не назвал бы Филипа Вандердекена бывалым моряком, но он обладал тем неоспоримым влиянием, которое присуще людям решительным и отважным. Не сказать, чтобы матросы повиновались ему охотно, однако они все же повиновались, и спустя полчаса корабль расчистили от обломков. Без главной мачты барк стал легче и, направляемый двумя самыми опытными моряками, вновь помчался вперед по ветру.

А где все это время, пока команда боролась за спасение барка, находился минхеер фон Штрум? Он сидел в своей каюте, завернувшись во все одежды, дрожал от ужаса и клялся всеми святыми, что, доведись ему когда-либо снова ступить на твердую землю, ни одна компания на свете не заставит его вновь доверить свою жизнь соленой воде. Пожалуй, для него и вправду это был наилучший выбор.

Какое-то время матросы подчинялись приказам, которые отдавал им Филип, но потом принялись о чем-то сговариваться с одноглазым лоцманом, и спустя приблизительно четверть часа все покинули палубу, не считая двоих человек у штурвала.

Вскоре стало понятно, куда они уходили: некоторые вернулись с кружками, полными горячительного, которое они добыли, взломав замок винного погреба. Около часа Филип оставался на палубе, убеждая матросов не одурманивать себя, но все уговоры оказались тщетными; двое у штурвала тоже не отказались от кружек с ромом, и очень скоро рысканье корабля показало, что спиртное возымело действие.