Корабль-призрак

К этой лодке, единственной на борту, также кинулись несколько матросов. Они оттолкнули Филипа, который хотел забраться внутрь, и, когда палубу захлестнула очередная волна, перерезали веревки, удерживающие лодку. Волна приподняла лодку над обломками крушения и повлекла через отмель на относительно спокойное место. Лодка почти сразу до краев наполнилась водой, но пьяным матросам это было нипочем, и они снова принялись вопить и распевать свои песни, пока ветер и течение несли их к берегу.

Филип, держась за обломок грот-мачты, обеспокоенно смотрел, как лодка то взмывает на гребне пенной волны, то исчезает из виду, скатываясь по водяному склону. Голоса матросов постепенно отдалялись, и в конце концов он перестал их слышать, зато еще какое-то время видел, как лодка прыгает по бурному морю; а потом она исчезла.

Оставалось лишь до последнего держаться корабля и попробовать спасти свою жизнь при помощи какого-нибудь обломка. Рано или поздно корабль, конечно, развалится. Вон, верхняя палуба уже начинает расходиться, и от каждого удара волн трещины становятся все шире.

Продолжая цепляться за мачту, он расслышал шум и тут вспомнил, что минхеер фон Штрум наверняка до сих пор отсиживается в своей каюте. Филип пробрался на корму и увидел, что дверь каюты придавило трапом и ее не открыть. Он сдвинул трап, заглянул внутрь. Чиновник накрепко вцепился в перегородку, словно бы охваченный предсмертными судорогами… Но нет, это были не судороги, а всего-навсего паралич, вызванный ужасом.

Филип заговорил с суперкарго – но не добился ответа, попытался вывести его наружу – однако не смог заставить фон Штрума отпустить перегородку. Громкий треск и бурление воды подсказали юноше, что корабль разламывается надвое, поэтому он был вынужден предоставить беднягу-суперкарго его судьбе и выбраться из каюты на палубу.

У кормового люка он углядел какое-то шевеление: медведь Йоханнес плавал, но веревка, которой зверь был привязан, не давала ему удалиться от корабля. Филип достал нож и освободил несчастное животное.

Едва он осуществил сей акт сострадания, как море обрушилось на заднюю часть корабля. Та разлетелась на множество кусков, и Филип обнаружил, что барахтается в воде. Он ухватился за обломок доски, проплывавший мимо, и течение повлекло его к берегу.

Спустя несколько минут юноша очутился в непосредственной близости от суши, потом доска, за которую он держался, ударилась о песок, а самого Филипа набежавшая волна оторвала от опоры и заставила замахать руками.

Он старался изо всех сил, но даже рядом с берегом никак не мог нащупать дно, а отступавшая волна потащила его обратно в море, и силы начали иссякать. Голова юноши скрылась под водой, затем он все-таки вынырнул и ощутил под рукой что-то твердое, за что немедленно ухватился мертвой хваткой. Это был косматый бок медведя Йоханнеса. Зверь упорно стремился на берег и вскоре выволок юношу из полосы прибоя.

Почувствовав под ногами твердь, Филип сделал несколько шагов, распростерся на песке вне досягаемости волн и, изнуренный всеми недавними событиями, лишился чувств.

Когда он очнулся от забытья, то сразу испытал нешуточную боль в глазах; те оставались закрытыми, но все это время веки нещадно обжигало палящее солнце. Филип открыл было глаза, но тут же снова зажмурился, ибо свет ножом вонзился ему в зрачки. Он перевернулся на бок, прикрыл лицо рукой и оставался несколько минут в таком положении, пока постепенно не обнаружил, что зрение восстановилось. Тогда он поднялся, пошатнулся, но устоял на ногах и огляделся вокруг.

Море до сих пор бушевало, в прибое угадывались обломки барка, а весь песок был усыпан грузами с корабля. Неподалеку лежало тело Хиллебранта, поблизости виднелись и другие тела. Значит, все, кто забрался в большую лодку, погибли.

Судя по положению солнца, было около трех часов дня, но все случившееся произвело на Филипа столь гнетущее впечатление, столь утомленным и израненным он себя чувствовал, что не нашел в себе ни сил, ни желания выполнить более точные измерения. Голова шла кругом, единственное, чего хотелось, – это отдохнуть.

Он отошел подальше от обломков кораблекрушения и, отыскав холмик, защищавший от лучей солнца, снова лег, а затем погрузился в глубокий сон, не прерывавшийся до самого утра.

На сей раз он проснулся оттого, что кто-то осторожно тыкал его в грудь. Он вскинулся и увидел перед собой человеческую фигуру. Зрение вернулось не до конца, перед глазами все расплывалось, и Филип потер веки, решив сперва, что перед ним опять медведь Йоханнес. Потом ему почудился минхеер фон Штрум, а затем он осознал свою ошибку, в общем-то нисколько не удивительную.