Клифф не понимал, о чем песня, и силы, как ему показалось, тоже. Но гуманоиды явно понимали, и, когда неспешная, неумолимая музыка захлестнула их, весь боевой задор куда-то исчез. Казалось, что печальная неторопливая песня омывает весь комплекс, производивший впечатление невероятно древней постройки.
Клиффа охватили тепло и сонливость.
– Отдохните, – сказал он своим. – Сядьте. Подождем, посмотрим.
Накатывала новая волна звуков:
У него подкосились колени.
На Кверта инфразвук не оказывал особого воздействия. Чужак проговорил:
– Пускай сидят. Ты – нет.
– А? – Клифф насилу выпрямился. – Почему?
– Медленная песня настигнет. Сопротивляйся.
– Сопротивляться? Я не…
Кверт вытаращился на него – и вновь Клифф не уловил его эмоцию.
– Делай, как он говорит, – сказала Ирма. – Мы все равно не понимаем всего, что тут творится.
Терри с Айбе согласились. Они уже клевали носами, сонные и рассеянные взгляды их блуждали.
Странные насыщенные паузы, дрейф звуков в теплом воздухе, гудение и эхо.
Чтобы снова не отключиться и не осесть на землю, Клифф спросил:
– Это какая-то запись? Музейные скульптуры ее воспроизводят, да? А почему она такая важная?
Кверт глянул на него с выражением, которое, как уже знал Клифф, означало озадаченное изумление.
– Оно живое. Просыпается и говорит.
Клифф поднял голову и посмотрел на исполинский глаз. Око продолжало смотреть на них сверху вниз. Постепенно Кверт, в своей обычной манере непрямого рассказа, поведал человеку историю этого места. Перед Клиффом находилась не скульптура, а живая тварь. Чужая для Чаши, медленная и очень крепкая, привезенная давным-давно с ныне погибшего мира.
– Оно живет здесь. Оно рассказывает. Оно просыпается, когда тут кто-нибудь идет.
Ирма спросила:
– Это что,
– Солнцем питается, – ответил Кверт. – Тот мир очень жаркий. Был.
– Оно неспособно к перемещению, так ведь? – проговорил Айбе. – А как оно сюда попало?
Кверта это явно не очень занимало.
– Чаша мимо пролетала. Исследовали тот жаркий мир. Кахалланцы попросили Чашу забрать к себе кого-нибудь из них. Чтобы говорить за них.
– Носителя культуры? – вскинулся Терри.
Кверт развернулся к ним и сделал жест, который у силов означал
– Оно поет. Кахалланцы решили послать. Их солнце раздувалось. Вскоре их мир расплавился бы.
– Я думал, что кахалланцы… – Терри указал на рассевшихся кругом гуманоидов. – Гуманоиды.
– Они себя называют по этой живой скале. – Кверту такой выбор явно казался вполне естественным.
– Мы пробудили памятник? – спросил Айбе, рассеянно обводя взглядом пейзаж. – Кахалланский камень?
Клифф понял его. В сухом изложении Кверта эта история казалась чем-то обыденным, но в Чаше легко обмануться. Камни и примитивные народы под светоносными небесами: как это похоже на обрывки древней земной истории, как соблазнительно счесть происходившее здесь простой вариацией земной истории. Ничего подобного. Здесь удивительное старательно маскируется под обыденность.
Кверт сделал глазами утвердительный жест.
– Я-мы привели сюда. Известно было, что песня – единственный способ.
Глаза чужака говорили больше, чем слова, но ведь слова – лишь сжатые символьные цепочки. Ими легко обмануть разум.
Клифф разглядывал суровый каменный лик, возносившийся к небесам на добрую сотню метров.
Одно-единственное создание – из расы, которую Клифф ни за что прежде не вообразил бы себе разумной. Разумная скала. В сухом жарком мире наверняка существовала некая конкуренция.
Это уже выходило за пределы биологии, связывая ее с геологией. И все же эволюция умудрилась такое создать. Клифф вспомнил, какое ошеломляющее впечатление произвела на него Чаша, когда он впервые увидел ее с «Искательницы солнц». Теперь он снова себя так почувствовал.
Ему тяжело было оставаться в вертикальном положении, но Кверт настаивал. Песня продолжала резонировать, силы внимательно слушали. Монотонные гулкие ноты перекатывались в жарком сухом воздухе.
– Каждый раз новые сведения, – пояснил Кверт.