Круг, в котором все цвета превращались в едва различимые оттенки серого, быстро ширился, и наконец эта серость сомкнулась на противоположной стене, погасив по дороге все четыре лампы. Всё стало таким как было, никаких следов яркой росписи на станках или пятен краски на полу не осталось — лишь поблёкший силуэт двери продолжал держаться на стене.
Пёс, напрягшийся было для атаки, так и не прыгнул. Оружие альбиноски не принесло вреда хозяину, и само это существо, недавно объявленное как «свои», тоже приближаться к нему не собиралось. Поэтому Джой ограничился тем, что оставил губы чуть поддёрнутыми, чтобы были видны клыки, и никаких действий предпринимать не стал.
А Сашка, словно зачарованный, следил за тем, как альбиноска подошла к стене, легко выломала голубую стекляшку из неё, и вслед за этим та часть стены, где была нарисована дверь, беззвучно осыпалась, словно сделанная из когда-то сырого, а теперь высохшего песка. В образовавшемся проёме стал виден дальний край лощины, несколько прудов, и один из факелов химзавода в тёмном небе.
— Зачем… Зачем?! — сначала прошептал, а потом выкрикнул Воронков.
Альбиноска ответила, не оборачиваясь.
— Затем, что ты должен оставаться именно здесь. И никуда не уходить.
— Ну что ж… Тогда я…
— Что ты? — презрительно бросила она, остановившись в проёме.— Куда ты направишься? В Академию наук? В милицию, прости господи?
— Для начала можно и в милицию. Попросту припишу тебе налёт на квартиру — а ты у нас дама приметная.
— Хм… Я думаю, что ты умнее. А чтоб с ума своего глупостей не наделал, имей в виду: твой дружок душевный, который Козя, убит не очень стандартной пулькой. Прямо совсем нестандартной. Но когда тебе её следователь покажет — ты её узнаешь. Нечего было по телевизорам стрелять, понял?
Ничего не отвечая, Сашка медленно начал поднимать пистолет.
Альбиноска стояла на месте, и несмотря на то, что её силуэт должен был быть чёрным, фигура её продолжала сиять ослепительной белизной.
Одним волнистым движением она сбросила с себя свой костюм, обнажив такую же ярко-белую, словно подсвеченную изнутри, кожу, и бросила через плечо:
— Ты? Женщине? В спину? Не верю.
Тело её, действительно очень похожее на женское, легонько подалось вперёд, стройные ноги сделали шаг. Оказавшись за пределами помещения, альбиноска взмахнула руками, за её спиной распластались два белёсых кожистых крыла, и с первым же их взмахом она пропала из виду.
Сколько времени Воронков простоял неподвижно, глядя сквозь проём в сгущающуюся темноту, он сам сказать бы не смог. Наверное, не так уж и долго — минуты три. Из оцепенения его вывел Джой: зубы у него теперь были свободны, и он, осторожно прихватив ими полу куртки хозяина, легонько её подёргал.
— Спасибо, парень, спасибо…— Сашка с благодарностью потрепал псу гриву, а тот высунул язык и глянул с укоризной:
— Погоди, погоди…— озадаченный Воронков произнёс это вслух.— Выходит, я теперь тебя понимаю? Натренировался тут со всякими — и собачий язык понимаю?!
Джой завилял хвостом, а в мозгу возникло совершенно чёткое представление о том, что это обозначает:
— А ты меня, значит, по-прежнему понимаешь не очень…— вздохнул Сашка, подошёл к дыре в стене и шагнул через неё наружу.
С запада на небо накатывалась волна хмари, которая некоторое время сохраняла лиловые оттенки, подсвеченная из-за горизонта уходящим солнцем, а потом как-то разом посерела и потемнела. Улетевшая альбиноска словно утащила за собой все проблески в облаках и все солнечные лучи, которые в этот день нет-нет да и пробивались сквозь них.
Вот погодка-то… Или это у «них» метод психологического давления такой? Вполне возможно. Пряников ему сегодня пытались подсунуть весьма немало, теперь должна наступить очередь кнута — и плохой погодой тут дело вряд ли ограничится.