Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы

Они говорили о каких-то простых, незначительных вещах, и от этого им было хорошо и покойно, как в старые времена, когда Александр был еще школьником, но играл он сегодня настолько невнимательно, что Васильев, наконец, подняв на него глаза, усмехнулся и промолчал; задумавшись, Александр глядел в окно, на задернутые предвечерними тенями склоны далеких сопок.

«Вечная история, — подумал Васильев. — Приходит время, и человек влюбляется».

— Ну, что ты там? — спросил он, помедлив. — Играть так играть, а что же это такое… И потом, что ты, говорят, вытворяешь на машине?

— Уже не вытворяю, Павлыч. Пересадили на более медленную технику. Почкин мне КТ-12 всучил.

— Поделом. Остынешь чуть, а то ведь говорят, что носишься ровно угорелый, земли не видишь.

— А я и сам не против. Газген старый, поднажал маленько, у него и отскочил передок. Почкин чуть не съел, а разобрались — ничуть я не виноват, все изношено, хоть на свалку. Ничего, КТ — машина сильная, отчего бы и не поработать.

Александр передвинул пешку.

— Понимаешь, нравится мне побыстрее гонять, жмешь, в ушах ветер, и кажется, что ты в какой-то другой жизни. Мне бы в летное, что ли, податься? Как-то даже не верится, что всякие там войны бывают, кто же теперь, думаешь, посмеет?

— Тебя спросят, — неожиданно прервал его сосед Васильева по палате, страдающий почками. — Так еще тарарахнут, что только пыль полетит. Тебя много спрашивали, когда пересаживали на трактор?

— Мефодий Раскладушкин тоже так треплется, — бросил Александр, не любивший маленького истеричного завхоза. — Что с вами спорить, пролежите лишнюю неделю от расстройства — опять профсоюзу убыток.

— Подожди, еще насмеешься, — буркнул завхоз с плохо скрытой неприязнью вечно больного человека к здоровому и сильному. — Вот женишься, сразу узнаешь, почем лихо.

И все в палате поняли его раздражение, и сразу стало еще веселее и проще; все уже каким-то образом знали об отношениях Александра с Галинкой, и один из игравших в домино, ни на кого не глядя, важно и значительно сказал:

— С Галинкой-приемщицей не пошуткуешь, эта девка кого хочешь в чертову дугу своротит.

Краснея, Александр еще раз обругал про себя завхоза, смешал фигуры на доске; избегая встретиться взглядом с Васильевым, попрощался и вышел, придерживая полы короткого, чуть ниже пояса, халата.

12

В этот вечер Александр не знал, что делать; в общежитие к ребятам идти не хотелось, там все те же шахматы, разговоры о бабах, а то скинутся по десятке, сбегают к Люське-продавщице, и все равно придется уходить, начнутся пьяные песни и шутки; была суббота, и можно покуролесить, а за выходной отоспаться и отдохнуть.

«Знаешь, в субботу я одна буду…»

Александр шел по улице, стараясь не думать о Галинке; уже стемнело, и в поселке зажглись огни. Он остановился возле ярко освещенного здания школы — как раз кончались занятия второй смены. Раздался звонок, и минуты через две из дверей стали выходить школьники; он увидел, как Ирина, глубоко спрятав руки в карманах, медленно сошла с крыльца, и шагнул ей навстречу.

— Здравствуй, — сказал он и пошел рядом, приноравливаясь к ее шагам. — Почему молчишь? — спросил он с легкой обидой. — Наверное, двойку схватила? Брось, это ведь такая ерунда, ведь это все приблизительно, двойки, пятерки.

Некоторое время Ирина шла молча, не обращая на него никакого внимания, затем внезапно и резко остановилась; в электрическом свете диковато сверкнули ее глаза.

«Что, в самом деле, за настроение сегодня», — подумал Александр и вздохнул.

— Напрасно ты за мной ходишь, — отчетливо и враждебно сказала Ирина. — Иди, пожалуйста, к своей Галинке.

Она повернулась и пошла к дому, и он, догнав ее, протянул руку:

— Давай сумку, помогу донести.

— Брось, Сашка, нашел дурочку, в другой раз посмеешься.

Он стоял посредине улицы и прислушивался до тех пор, пока Ирина не хлопнула калиткой, и тут он как-то сразу понял, что всю неделю ждал субботы, ждал с нетерпением, хотя боялся признаться самому себе.

Запрокинув голову, он стал глядеть, как в небе дрожали звезды, и припоминать, что он когда-нибудь читал о звездах, и планетах, и о солнце, о скоплениях межзвездного газа.

«Врешь! — отчетливо прозвучал в нем чужой, незнакомый голос. — Наплевать тебе сейчас на вселенную. Иди».

— И пойду, — сказал Александр вслух, отошел в сторонку и сел на вывороченный пень, несколько раз провел по лицу руками, нерешительно засмеялся, встал; его зазнобило, он стал медленно все оглядывать кругом и подумал, что ночь сегодня холодная и нужно было захватить пиджак.

Он сам не помнил, как очутился у домика Галинки, подошел к двери, взялся за ручку; в коридоре, в темноте, он за что-то задел плечом, кажется, на стене висел мешок с ненужным старым тряпьем. Он нащупал дверь в комнату и вошел без стука; Галинка шила. Она медленно поднялась ему навстречу с раскроенной блузкой в руках, откусила нитку.

— Здравствуй, — сказал он, прислонясь плечом к дверному косяку.

Боясь насмешки, готовый повернуться и выбежать, он с безотчетным вызовом бросил:

— Сегодня суббота, принимай гостя. Приглашала?