Коробка в форме сердца

На колени Джуд рухнул чуть позже, в какой-то паре футов от крыльца, сам не поняв, с чего бы. Одной рукой он оперся на плечи Мэрибет, а та обхватила его за талию и, застонав от натуги сквозь стиснутые зубы, подняла на ноги. Сзади, с грунтовки, донесся хруст гравия под колесами и скрип тормозов остановившегося пикапа.

— Эй, парень, — окликнул Джуда Крэддок из-за опущенного стекла с водительской стороны.

Джуд с Мэрибет, остановившись у двери, оглянулись назад.

Пикап тарахтел на холостых оборотах рядом с «Мустангом». За рулем сидел Крэддок все в том же застегнутом наглухо строгом черном костюме с серебристыми пуговицами. Левая рука его небрежно свисала книзу из открытого окна. Лица за изогнутым синеватым стеклом было не разглядеть.

— Родной дом, сынок, да? — со смехом спросил Крэддок. — Скучал, небось, по нему, ночей не спал от тоски?

Не прекращая смеха, мертвец разжал руку, выставленную за окно. Выпавший из кулака полумесяц бритвы закачался из стороны в сторону на золотой цепочке.

— Скоро ты перережешь ей глотку. А она просто счастлива будет. Просто счастлива будет, что все наконец позади. Напрасно ты, Джуд, связался с моими девочками.

Джуд повернул ручку двери, Мэрибет толкнула створку плечом, и оба с грохотом ввалились в темную прихожую. Взглянув напоследок в окно возле двери, Джуд обнаружил, что грузовичок мертвеца бесследно исчез, а на подъездной дорожке остался только «Мустанг». Еще секунда, и Мэрибет, пинком захлопнув за собой дверь, подтолкнула Джуда вперед.

Бок о бок, поддерживая друг дружку, оба двинулись в темноту коридора. Задетый бедром Мэрибет, столик у стенки опрокинулся и с треском грохнулся на пол. Стоявший на нем телефон откатился в сторону, слетевшая с рычагов трубка задребезжала о половицы.

В конце коридора, за дверью, ведущей в кухню, горели лампы. Больше света нигде во всем доме пока что было не видно: окна снаружи закрыты ставнями, прихожая темна, ведущая наверх лестница теряется в кромешном мраке.

На шум из кухни выглянула старуха в неяркой, пастельных тонов, блузке в цветочек. Мелко вьющиеся, ее волосы торчали над головой белым пухом, глаза, увеличенные толстыми линзами очков, казались нелепо, до смешного большими. Арлин Уэйд… Джуд узнал ее с первого взгляда, хотя даже не помнил, когда в последний раз виделся с ней. Как бы там ни было, с тех пор она не изменилась ничуть, так и оставшись сухопарой старухой с неизменно изумленным взглядом.

— Что за дела тут? — вскричала она, сжав в кулаке висевший на шее крестик и отступив в сторону, чтоб пропустить их в кухню. — Бог ты мой, Джастин! Мать Пресвятая Богородица, что с тобой?

Кухня оказалась сплошь желтой. Желтый линолеум, желтые плиты рабочих столешниц, шторы в желто-белую клетку, расписанные маргаритками тарелки, сохнущие в корзине у раковины… При виде всего этого в голове Джуда тут же зазвучала та самая песня, что несколько лет назад вознесла к вершинам английских и американских чартов «Колдплэй»[103], — та, где все вокруг желтое.

Ухоженная, яркая, полная жизни, ничем не напоминавшая об упадке, царящем снаружи, кухня удивила Джуда до глубины души. На его памяти такого уюта здесь отродясь не бывало. Здесь, в кухне, чистя картошку либо перемывая бобы и тупо таращась в экран телевизора, проводила большую часть времени мать. Ее бесчувственность, ее равнодушие обесцвечивали все вокруг, превращали кухню в безрадостное, чужое место, где и говорить-то следует только шепотом, если следует вообще, а уж бегать неуместно тем более — все равно что шумно резвиться на похоронах.

Однако мать Джуда тридцать лет как умерла, и теперь кухня принадлежала Арлин Уэйд. Прожившая в родительском доме год с лишним, тетка, по-видимому, тоже проводила большую часть времени именно здесь и отогрела кухню собственной обыденной жизнью — жизнью старухи, болтающей по телефону с кучей подруг, пекущей пироги для многочисленных родственников да вдобавок заботящейся об умирающем старике. Пожалуй, теперь в кухне стало даже слишком, сверх меры уютно. От всего этого и от жаркой духоты у Джуда закружилась голова, и Мэрибет развернула его к кухонному столу. Костлявые пальцы Арлин глубоко впились в правую руку, с неожиданной силой стиснули бицепс.

— Что у тебя за носок на руке? — спросила тетка.

— Ему палец оторвало, — пояснила Мэрибет.

— Тогда что вы здесь делаете? — удивилась Арлин. — Его в больницу нужно везти.

Джуд мешком рухнул в кресло. Странно, однако ему даже сейчас казалось, будто он движется, едет куда-то, будто стены неспешно скользят мимо, а кресло катит вперед этакой машинкой из паркового аттракциона, «Безумной гонки мистера Джуда»[104]. Мэрибет, опустившись в соседнее кресло, ткнулась коленями в его ногу. Ее по-прежнему бил озноб, лицо масляно блестело от пота, встрепанные, местами свалявшиеся волосы прядями липли к вискам, к щекам, к шее.