Коробка в форме сердца

— Ладно. Мы музыку слушать будем?

Джуд щелкает замком бардачка, нащупывает внутри диск — неофициальный сборник демок, пробных записей его новых песен. Пусть Мэрибет их послушает. Пусть видит: Иуда Койн не выгорел, рукой на себя не махнул. Из динамиков звучит вступление к первой песне, к «Выпьем за умерших». Струны одинокой гитары звенят, тянут мелодию вроде спиричуэла, нежную, проникновенную, скорбную погребальную песнь. Проклятье, как голова-то болит — да не один висок, оба; как ноют, пульсируют болью глаза… Будь прокляты это небо и этот невыносимый свет!

Мэрибет поднимает с плеча Джуда голову, выпрямляется… только она больше не Мэрибет — Анна. Глаза ее полны того же самого света, что и небо за окнами.

— Из музыки сделан весь мир. Все мы — струны лиры. Звучим. Поем хором. Здорово было… вот этот ветер в лицо… Знаешь ли ты, милый, что всякий раз, как ты поешь, я пою с тобой вместе?

— Завязывай с этим, — ворчит Джуд.

Анна, устроившись за рулем, заводит мотор.

— Эй, ты куда?

С заднего кресла вперед, к руке Джуда, тянется Мэрибет. Анна и Мэрибет… теперь их двое, не «две в одной» — возможно, впервые за последние дни. Привстав, Мэрибет припадает губами к его губам. Губы ее холодны, подрагивают мелкой дрожью.

— Пора мне в дорогу, Джуд, — говорит она, высвобождая руку. — Ехать пора… а тебе пора выходить.

— Нам, — возражает Джуд, не отрываясь от ее губ, не выпуская ее руки, сжимая ладошку Мэрибет крепче и крепче, изо всех сил, так что косточки гнутся. — Нам пора выходить. Нам. Нам!

Снова хруст гравия под колесами. Тронувшись с места, «Мустанг» катит вперед, под открытое небо, и передние сиденья заливает ослепительный свет. Раскаленная белизна поглощает, стирает весь мир — все, кроме кабины «Мустанга», и даже ее, как ни щурься, почти не разглядеть. Боль, обжигающая глаза изнутри, поражает воображение, однако руку Мэрибет Джуд держит крепко. Не сможет она уйти, если он не отпустит, не разожмет пальцев, а свет… Бог ты мой, сколько света! И со стереосистемой «Мустанга» что-то неладно: песня то звучит, то глохнет, тонет в волнах негромкого, басовитого, ритмично пульсирующего гула, в той самой потусторонней мелодии, сопровождавшей падение в дверь меж миров. Как хочется еще кое-что сказать Мэрибет; как хочется попросить у нее прощения за то, что не сдержал обещаний, данных и ей, и себе самому; как хочется сказать ей: люблю тебя, всем сердцем люблю… да только голос не слушается, а свет в глаза и гул в голове не дают даже думать. Рука… ее рука в его ладони… Вспомнив о ней, Джуд снова, и снова, и снова сжимает руку Мэрибет в попытке хоть так, ощупью, передать все, что хочет, высказать все, что должен сказать, и ее пальцы крепко жмут его руку в ответ.