Коробка в форме сердца

Миг — и Анна уже на ногах, у порога сияющей двери, хотя как она поднималась, Джуд не заметил. Только что лежала, распростертая во весь рост, и вот, стоит. Опять скачок времени? Возможно. Что им теперь во времени? Полуослепший, Джуд прикрыл ладонью глаза, однако чудесный свет проникал всюду — ничем от него не заслониться. В эту минуту он ясно видел все косточки собственной кисти, а поверх них желтоватую, прозрачную, словно мед, кожу. Раны — пропоротая щека, обрубок указательного пальца — пульсировали болью, невыносимой и в то же время волнующей. Казалось, сейчас он не сдержится, закричит — от страха, от наслаждения, от изумления, от всех этих чувств разом и от чего-то гораздо, гораздо большего… от восторга.

— За что? — повторила Анна, шагнув к Крэддоку.

Крэддок хлестнул ей навстречу цепочкой. Кривое лезвие бритвы на конце маятника, чиркнув по коже, рассекло лицо Анны наискось, от уголка правого глаза через переносицу вниз, к уголку рта, но из широкой раны прянул наружу новый луч ослепительно-яркого света. Под ударом луча тело Крэддока задымилось, а Анна, подняв руки, потянулась к нему.

— За что?

В ее объятиях Крэддок отчаянно завизжал, завопил и, вновь полоснув Анну бритвой, на сей раз поперек груди, отворил еще одну, новую брешь во всевечное, и благодатный свет, ударивший прямо в лицо мертвеца, сжег без остатка все его черты, стер все, чего ни коснулся. Вопль мертвеца достиг такой силы, что Джуд всерьез испугался, как бы не лопнули барабанные перепонки.

— За что? — снова спросила Анна и припала губами к губам мертвеца.

В тот же миг из-за двери за ее спиной выскочили черные собаки — собаки Джуда, огромной величины овчарки из дыма, из мрака, с клыками темнее туши.

Крэддок Макдермотт рванулся прочь, отталкивая Анну, но Анна, не разжимая объятий, вместе с ним рухнула навзничь, в сторону двери, а собаки засуетились, закружились у его ног. На бегу они вытянулись, утратили форму, точно разматывающиеся клубки пряжи, превратились в длинные ленты мрака, обвившие ноги и талию Крэддока, намертво привязавшие мертвого к мертвой. Увлекаемый Анной, Крэддок качнулся к потустороннему сиянию за порогом, и затылок его на глазах у Джуда разлетелся в куски, а из дыры заструился вверх луч все того же белого света, яркий до синевы по краям. Пронзив насквозь голову мертвеца, свет ударил в потолок, и штукатурка на потолке вспыхнула, закипела, пошла пузырями.

Еще доля секунды — и Крэддок с Анной, рухнув в дверной проем, исчезли из виду.

45

Бумаги, кружившие под потолком, негромко шурша, осели кучкой обратно на кухонный стол почти в том же самом месте, откуда взлетели. Наступившую тишину нарушал только нежный, басовитый, ритмичный гул — мелодия, которую Джуд не столько услышал, сколько почувствовал. Звук возвышался и опадал, возвышался и опадал, сливаясь в некую музыку — нечеловеческую, однако довольно приятную на слух. Ни один из знакомых Джуду инструментов подобным звучанием не обладал. Пожалуй, больше всего это напоминало стихийную музыку шин автомобиля, мчащегося по асфальту. Негромкая, мощная, неизвестно откуда звучащая музыка чувствовалась всем телом, пробирала до самых костей, сотрясала воздух. Казалось, ее несет с собой свет, льющийся в кухню сквозь кривой четырехугольник посреди пола. Моргнув, сощурившись, Джуд поискал взглядом Мэрибет. Где же она?

«Мертвые — рано ли, поздно — свое возьмут… Отдай мертвым что причитается и не греши», — с дрожью подумал он.

Нет. Минуту назад, отворяя дверь, Мэрибет была жива. Не могла, не могла она просто так сгинуть, не оставив на земле ни следа.

Собравшись с силами, Джуд пополз к двери. Кроме него, в кухне не двигалось, не шевелилось ничто. После всего происшедшего этот мертвый покой поражал воображение куда сильней, чем дыра меж миров. Болело все — ладони, щека, в груди убийственно жгло, кололо, будто ледяными иголками, однако на этот счет Джуд не опасался: было б ему на роду написано сегодня инфаркт словить, давно бы словил, и, может, даже не раз. Кроме непрестанного гула тишину кухни нарушало только его прерывистое, судорожное дыхание да скрип линолеума под ладонями, а раз до ушей Джуда донесся собственный голос, зовущий Мэрибет.

Чем ближе к свету, тем трудней становилось смотреть вперед. Закрыв глаза, Джуд обнаружил, что кухня по-прежнему видна как на ладони, будто сквозь легкую занавесь из серебристого шелка. Свет проникал сквозь сомкнутые веки, нервы позади глазных яблок трепетали точно в такт волнам мерного гула.

Не выдержав натиска света, Джуд повернул голову вбок и пополз дальше, и потому не заметил, что порог распахнутой двери близок, пока ладони не потеряли опору. Мэрибет — или, может быть, Анна? — парила над дверным проемом, будто лежа на листе стекла, но Джуд рухнул вниз, как приговоренный к повешению сквозь люк эшафота, и, не успев даже вскрикнуть, полетел, полетел в слепящую бездну.

46