Коробка в форме сердца

Дальний угол двора освещал один из фонарей в переулке. Его синеватый свет выхватывал из сумрака штакетный заборчик и толстый, раскидистый дуб с веревкой, привязанной к ветке. В траве под деревом сидела на корточках девочка лет шести-семи в простом красно-белом клетчатом платьице с темным густым «конским хвостом» на затылке. Сидела и пела ту самую старую песню Дина Мартина[85]: пора, дескать, в путь, в страну мечты, в землю Нод[86]. Сорвав одуванчик, девочка перевела дух и дунула что было сил. Парашютики с семенами сотней крохотных белых зонтиков разлетелись в стороны, уносясь в сумрак. Пожалуй, их было бы не разглядеть, однако парашютики неярко искрились, мерцали, кружа в воздухе, точно сказочные белые искорки. Казалось, поднявшая кверху голову девочка смотрит в окно, прямо на Джуда, хотя убедиться в этом Джуд не мог: перед глазами девочки парили, подрагивали знакомые темные пятна, пучки жирных черных штрихов.

Рут. Девочку звали Рут, а Бамми она приходилась сестрой, сестрой-близняшкой, пропавшей без вести давным-давно, где-то в пятидесятые. Родители позвали обеих к обеду, и Бамми со всех ног помчалась в дом, а Рут заигралась, задержалась снаружи… и больше живой ее никто никогда не видел.

Сам не зная, что намерен сказать, Джуд раскрыл рот, но словно бы напрочь лишился голоса. Воздух, набранный в легкие, так и остался в груди.

Тем временем Рут оборвала песню, и вокруг воцарилась полная тишина — стих даже писк комаров. Повернув голову, девочка взглянула в сторону переулка за задним двором, улыбнулась и легонько помахала рукой, будто только что заметила у забора кого-то из добрых знакомых, живущих по соседству. Вот только в переулке не было ни души. Старая газета, распластанная под фонарем, осколки стекла, трава, пробивающаяся сквозь кирпичную мостовую, и все. Пусто. Однако Рут поднялась на ноги, неторопливо двинулась к забору, зашевелила губами, беззвучно говоря что-то кому-то невидимому. Стоп, а когда это Джуд перестал ее слышать? Не в тот ли самый момент, как она прервала пение?

Чем ближе Рут подходила к ограде, тем тревожнее становилось Джуду, как будто девчонка вот-вот выйдет на оживленный хайвэй. Позвать бы ее, окликнуть… но как, если даже вдоха не сделать?

И тут ему вспомнился рассказ Джорджии. Она говорила, что людям, увидевшим малышку Рут, всякий раз хочется окликнуть ее, предупредить об опасности, закричать «беги», но до сих пор это не удалось никому. Каждый, кто видел ее, лишался голоса от изумления. Следом за этими воспоминаниями в голове внезапно мелькнула нелепая мысль, будто сейчас перед Джудом все те девчонки, которых он когда-либо знал и не сумел им помочь — в том числе и Анна, и Джорджия, и если ему только удастся произнести ее имя, привлечь внимание, предупредить об опасности, то… то для него нет ничего невозможного! Тогда они с Джорджией еще вполне могут справиться с мертвецом, вполне могут выйти живыми изо всей этой немыслимой кутерьмы…

Однако совладать с голосом не удавалось никак. Стоять столбом, не сводя глаз с девчонки и не в силах произнести ни слова, — это же… это ж рехнуться можно! В ярости Джуд изо всех сил хрястнул забинтованной левой о край стола. Колотая рана в ладони отозвалась острой болью, но все без толку: казалось, горло так сузилось, что ни единого звука наружу не протолкнешь.

От грохота сидевший рядом Ангус вздрогнул, вскочил, поднял голову и нервно лизнул руку Джуда. Непосредственное, живое прикосновение шершавого, горячего собачьего языка к обнаженной коже запястья вырвало Джуда из оцепенения с той же быстротой, с какой смех Джорджии минуту назад разогнал уныние. Судорожно глотнув воздуха, Джуд закричал.

— Рут! — заорал он в окно.

Девочка оглянулась. Услышала оклик. Услышала.

— Беги, Рут! Скорей! В дом беги, в дом! Живо!

Рут вновь оглянулась на темный пустой переулок за оградой, едва не споткнувшись, бросилась к дому, но не успела сделать даже пары шагов. Тонкая бледная ручка девочки взвилась над головой, будто кто-то потянул ее кверху за невидимую нить, обвившую левое запястье…

Только это была вовсе не невидимая нить, а невидимая рука. В следующее мгновение девочка оторвалась от земли, поднятая тем, кого нет, в воздух, беспомощно забрыкалась, засучила худосочными ножками, и одна из ее сандалий, соскользнув со ступни, исчезла во мраке. Как ни билась Рут, как ни сопротивлялась, невидимка неумолимо волок ее прочь от дома. На детском лице, обращенном в сторону Джуда, застыла гримаса отчаяния и мольбы — только беспомощный ужас в глазах скрывали черные пятна, а незримая сила подняла ее еще выше, потащила за частокол штакетника.

— Рут! — еще раз повелительно, громко, словно со сцены отдавая приказ легионам фанатов, крикнул Джуд.