Коробка в форме сердца

Крякнув, Джером снова зашелся в припадке того самого хриплого, скрипучего хохота заядлого курильщика.

— Ладно, скоро у нас с тобой будет шанс обо всем этом вспомнить. Думаю, на днях уже свидимся. Я слышал, ты на ночной дороге, и знаю, куда та дорога ведет — прямиком, блин, в ствол дерева. Знаешь, как меня из ветвей выковыривали? Ну, кроме того, что осталось на лобовом стекле… Ох и соскучился я по тебе, Джуд! Жду не дождусь, когда же обнять тебя доведется. Споем с тобой, как в старые времена. Здесь все поют, все до единого. Правда, со временем песни вроде как в крик переходят… да вот, сам послушай. Слышишь, как горло дерут?

В наушнике зашуршало — очевидно, Джером отвел трубку от уха и поднял повыше, чтоб Джуд послушал, что происходит вокруг. Донесшийся с того конца провода шум… Ничего похожего Джуд в жизни еще не слышал. Чужеродный, нагоняющий ужас, он походил на усиленное в сотню раз жужжание роя мух, перемежавшееся механическим лязгом и скрежетом, грохотом и шипением пара гладильного пресса. Вслушавшись повнимательнее, в мушином жужжании можно было разобрать слова, потусторонние нечеловеческие голоса, взывавшие к Матери, молившие о пощаде.

Последнее сообщение Джуд, в предвкушении звонка еще от кого-нибудь из умерших, приготовился стереть сразу же, но обнаружил, что звонила ему Арлин Уэйд, присматривающая за отцом. Не вспоминал он о ней так давно, что узнал ее старческий, дрожащий, необычайно монотонный голос только спустя секунд пять, если не десять, когда ее немногословное сообщение уже близилось к концу.

— Привет, Джастин, это я. С новостями об отце. Тридцать шесть часов подряд без сознания. Сердцебиение — с перебоями. Подумала, вдруг тебе интересно. Ему не больно. Хочешь, перезвони.

Повесив трубку, Джуд оперся о кухонный стол и выглянул в ночь, за окно. Рукава он засучил по локоть, окно оставалось открытым, снаружи веяло прохладой и ароматами цветущих клумб, тишину нарушал только комариный писк.

Перед глазами возник образ отца, костлявого, исхудавшего, с глубоко ввалившимися висками, обросшего неопрятной седой щетиной старика, распростертого без движения на узкой койке. Джуд даже едва не поверил, будто чует исходящую от него едкую вонь, вонь застарелого, нездорового пота пополам с вонью комнаты, со сложным амбре, помимо прочего отдающим куриным дерьмом, свинарником и, разумеется, никотиновым перегаром, въевшимся во все вокруг — в шторы, в одеяла, в обои. Удирая из Луизианы, Джуд бежал не только как можно дальше от отца, но и подальше от этой вони.

Бежал, и бежал, и бежал, сочинял музыку, заколачивал миллионы — всю жизнь стараниям уехать как можно дальше от козла старого посвятил… и вот теперь, при некотором везении, вполне может умереть с отцом в один день. И идти им ночной дорогой вместе, вдвоем. А может, не идти — ехать, теснясь в пассажирском кресле дымчатого пикапа Крэддока Макдермотта, в такой близости друг от друга, что Мартин Ковзински легко дотянется костлявой лапой до Джудовой шеи, а его вонь, вонь отцовского дома, заполнит машину от пола до самой крыши.

Точно так же наверняка воняет в аду, и поедут они туда вместе, отец и сын, сопровождаемые жутким шофером с коротким серебристым «ежиком» на голове в костюме а-ля Джонни Кэш под болтовню Раша Лимбо[84] по радио. В конце концов, что есть ад, если не долгие разговорные радиопередачи… и родственники, которых век бы не видеть?

Из гостиной донесся негромкий голос Бамми, что-то втолковывавшей Джорджии по секрету. Джорджия рассмеялась. Джуд, склонив ухо в сторону двери, прислушался и, к собственному удивлению, машинально заулыбался тоже. Откуда у Джорджии настроение веселиться после всего, что им довелось пережить, при всех свалившихся на них напастях, он себе даже не представлял.

Смех Джорджии — музыкальный, громкий, хаотический, безоглядный — Джуд ценил в ней превыше всего остального. Вот и сейчас ее смех встряхнул его, отвлек от мрачных раздумий. Часы микроволновки показывали семь с небольшим. Сейчас он вернется в гостиную, непринужденно поболтает с обеими ни о чем, а после привлечет внимание Джорджии и многозначительно покосится на дверь. Их ждет дорога.

Приняв решение, он отвернулся от кухонного стола, и тут его внимание привлек тонкий, заливистый голосок, не в лад распевающий что-то вроде «бай-бай бэй-би». Развернувшись к окну, он снова выглянул наружу, на задний двор.