Король без королевства. Людовик XVIII и французские роялисты в 1794 - 1799 гг.

В частности, много места уделено обсуждению государственных расходов, поскольку несбалансированность бюджета стала одной из главных причин Революции. Перечислив многочисленные статьи расходов казны, Людовик XVIII специально оговаривает, что, хотя значительные траты на дворец и двор ныне считаются излишними, «люди управляются по большей части через глаза, таким образом, необходимо, чтобы король покорял зрение своих подданных, и если он не появляется на людях иначе как с внушительной свитой, его и уважают меньше». Исключением из этого правила, безусловно, являлся Фридрих II, однако «прежде чем подражать ему в Сан-Суси, необходимо совершить нечто равное Праге и Торгау». Любопытно, что Людовик называет именно эти сражения Семилетней войны: в 1757 г. в кровавой битве под Прагой Фридриху с огромным трудом удалось остановить бегство своих войск и одержать победу, в 1760 г. в кровопролитнейшей (обе стороны постарались скрыть свои потери) битве при Торгау пруссаки победили лишь чудом и в последний момент. Король предостерегает племянника от больших расходов на войну и приводит сказанные незадолго до смерти слова Людовика XIV: «Я слишком любил войну»{2282}.

Другой текст личного характера был написан Людовиком XVIII уже после переворота 18 брюмера, в 1801 г., но относится к более ранним событиям, и мне показалось не лишним его использовать{2283}. Это опубликованные Доде записки, сделанные королём по прочтении двух текстов{2284}. Как и мемуар «Об обязанностях короля», эти заметки

не предназначались для печати и позволяют сравнить то, что король готов был заявить публично, с тем, что он писал и намечал для себя.

Что же касается официальных документов, то особенно значимым в плане формирования идейно-политического проекта Людовика XVIII стал 1799 г., когда казалось, что у короля есть все основания видеть будущее в радужном свете. Как поэтично писал один из его советников, «в тот момент, когда Его Величество вступит в пределы своего Королевства [...] он увидит, как мятеж рассеивается пред его стопами, словно утренний туман пред первыми лучами солнца»{2285}.

В свете этих надежд отнюдь не удивительно, что летом-осенью 1799 г. в окружении Людовика XVIII готовится ряд деклараций и других программных документов, которые должны были быть пущены в ход после триумфального возвращения короля на территорию Франции. Данная группа документов представляется в значительной степени уникальной, поскольку дает возможность ответить на вопрос, обычно являющийся уделом так называемой «if-history» — что было бы, если бы Людовик-Станислас взял в свои руки управление страной не в 1814 г., как это реально произошло, а на 15 лет раньше. Или, иначе говоря, какой ему виделась та монархия, которую он мечтал возродить? Что доминировало в его взглядах на десятом году Революции - стремление к компромиссу или твердая уверенность в том, что основы королевской власти должны оставаться незыблемыми?

В отличие от предшествующих деклараций и инструкций, позволяющих рассмотреть отдельные элементы политического проекта Людовика XVIII, в 1799 г. его окружение постаралось предусмотреть все мыслимые сложности, которые могло бы повлечь за собой возвращение короля, и заранее подготовить именно комплекс документов, способный удовлетворить его подданных и чиновников хотя бы на первое время. Основной труд по написанию этих текстов был проделан бессменным юрисконсультом Людовика XVIII - Курвуазье.

Основываясь на письмах и инструкциях Людовика-Станисласа и на собственном представлении о позиции государя, с которым он постоянно общался, Курвуазье сделал всё, чтобы превратить общие рассуждения монарха в конкретные манифесты и ордонансы.

Опыт Веронской декларации 1795 г. не прошел для короля и его сподвижников даром: им стало очевидно, что в программных документах необходимо выверять каждое слово, а подчас и умело скрывать свои истинные намерения, осознавая невозможность произвести все перемены в одночасье. Людовик XVIII полагал, что

без сомнения, ошибаются те, кто осуждает Короля за то, что тот высказывается слишком неопределенно, поскольку как раз эта неопределенность и есть доказательство высшей мудрости. Король поступит чрезвычайно опрометчиво, если сам поставит границы, которые не позволят ему продвинуться вперед или отступить. Правильным советом было бы предложить ему оставить себе определенную свободу действий. В один прекрасный день французы это признают; они согласятся с тем, что Король пообещал всё, что он мог пообещать{2286}.