Каковы бы ни были намерения Людовика XVIII, все верные французы должны ему подчиниться. Ожидать, пока эти намерения будут высказаны, означает проявлять неуважение к этому принцу и плохо служить ему, отказывать ему в достоинствах и принципах, должных привлечь к нему сердца подданных. Он в той же мере король двадцати миллионов французов, сколь и той их части, которая разделяла его изгнание и славу его бедствий. Без сомнения он не станет соблюдать интересы виновных и нарушивших закон, но станет уважать все законные права.
После «присяги на верность», принесённой в
Полагая, что его предложения приняты при дворе благосклонно, 16 сентября архиепископ Бордо направил графу де Сен-При готовый набросок королевской декларации. В сопроводительном письме он отмечал:
Следует рассматривать Республику как творение не партии недовольных, а великой заблуждающейся нации, ведь это нация её установила. Необходимо, таким образом, чтобы Король имел дело с этой республиканской нацией не возвращаясь во времена 1789 г., а поднимаясь до высоты сложившихся обстоятельств{2306}
.Понимая, что составление королевской декларации выходит за пределы его полномочий, граф де Сен-При переправил проект графу д’Аварэ, подчеркнув, что, по словам архиепископа, принятие декларации кажется тем более важным, что французское правительство стремится заставить население страны опасаться мести,
возвращения десятины и сеньориальных прав, злоупотреблений времен Старого порядка, полного и безусловного лишения собственности приобретателей национальных имуществ и, наконец, самого неограниченного деспотизма.
Де Сен-При поддержал этот проект и даже неосторожно добавил: «Я не преминул бы пообещать нации всю свободу, которой она в состоянии воспользоваться»{2307}
.Неудивительно, что, получив эти документы, д’Аварэ вышел из себя. Его ответ начинался следующими словами:
Я хотел бы избежать рассмотрения проекта декларации, предлагаемой г-ном Архиепископом Бордо, разве что, по меньшей мере, получив от него идеи новые и ещё не высказанные доселе Королем в своей мудрости, а это, конечно же, не так.
Далее д’Аварэ выразил уверенность, что проект содержит лишь «бессмысленные меры, общие места и идеи, от которых, как показывает опыт, лучше воздержаться». Особенное возмущение фаворита вызвал следующий пассаж проекта декларации:
Я сделаю более того: испытывая радость от восстановления фундаментальных и самых главных основ конституции, я не стану возрождать те институты, которые со временем сделались неэффективными и идут вразрез с желанием народов.
Однако что же, вопрошал д’Аварэ, означает это обещание, если не реформирование самой конституции и, следовательно, «новую революцию»? К тому же не существует институтов,
кои не показались бы неэффективными либо партии конституционных монархистов, либо партии Монаршьенов, либо самой партии роялистов - одним словом, той или иной группировке, которым несть числа, которые разобщали Францию и продолжают вносить в неё раскол и которые подобная декларации заставит возродиться из пепла.
Не меньшее возмущение вызывает у д’Аварэ и формулировка «желания народа»:
Кто в эти смутные времена выражает желания народа, если не факционеры? Это им обещает вверить себя Король? А если эти так называемые желания народа потребуют упразднения Генеральных штатов и магистратур, а если они потребуют возрождения двух палат и постоянно заседающего Национального собрания?
Текст мемуара пестрит намёками на то, что идеи Монаршьенов едва ли уместны в устах короля:
Чтобы избавить французов от страха перед произволом, Король противопоставляет Просвещение нынешнего века варварству веков предыдущих. Иными словами, Его Величество начинает говорить на языке современных философов и в некотором роде провозглашает себя главой лиги философов в тот самый момент, когда она потонула в пролитых ею потоках крови.