Король франков

Часто приходил Роберт и подолгу просиживал у койки отца Рено, но монахини порою довольно бесцеремонно выпроваживали его, утверждая, что разговаривая, больной теряет силы. Однако хитры же были юные невесты Христовы! Несмотря на воинское облачение, они сразу же — каким образом, одному Богу ведомо — распознали в подопечном монаха. Когда Роберт уходил, они усаживались кружком вокруг Рено и заводили тихие беседы на религиозные темы, время от времени поглядывая на святого отца. Его снисходительные улыбки доказывали, что их молитвы доходят до Господа, а их старания зачтутся им на небесах. Впрочем, так делали они скорее для виду. Убедившись, что помощь в данный момент никому не нужна и на них не обращают внимания, они вновь окружали Рено и, делая вид, что «колдуют» над повязками, вели с ним оживлённые беседы о мирской жизни. Именно благодаря повышенному вниманию с их стороны, монах быстро поправлялся: плечевые мышцы зарубцовывались и ткани заживали, огромный шрам на груди тоже затягивался. Можно было бы удивляться этому, зная, сколько крови потерял Рено, однако секрет был прост: Христовы невесты принялись усиленно потчевать священника куриным бульоном, протёртой отварной свёклой и морковью. Другие, конечно, тоже потеряли много крови, и у них был такой же рацион, помогавший быстрому её восстановлению, но святому отцу неизменно перепадало больше и чаще всех. Особое рвение в этом выказала сестра Тереза. Рено всё чаще стал замечать её у своей койки, всё любопытнее и вожделеннее становился взгляд невесты Христовой, мысленно уже начавшей изменять небесному жениху, и, наконец, настал час, когда она не выдержала. Видит бог, слишком долго крепилась, пытаясь бороться с искушением, но не смогла больше. Природа оказалась сильнее всех обетов, вместе взятых. Улучив момент, когда Рено, закрыв глаза, забылся, она склонилась и быстро поцеловала его в щёку. И тут же отпрянула, испугавшись, не увидел ли кто. Но, оглядевшись, успокоилась. Был послеобеденный час и больные мирно дремали, а сёстры возились на кухне, готовя полдник. И она решилась повторить свой подвиг, уж больно сладким показался он ей, первый в жизни поцелуй. Она снова склонилась, но, едва коснувшись губами щеки монаха, передумала и потянулась к губам. Будь что будет, ведь такое возможно только раз! А Христос простит, с него не убудет.

И она коснулась губ святого отца... Однако Рено, делая вид, что спит, из-под сомкнутых век наблюдал за её манипуляциями и был начеку. Рука его осторожно легла на талию сестры Терезы. Предсказать реакцию было нетрудно: поцелуй тотчас прервётся и юная монахиня испуганно шарахнется от койки, в изумлении выпучив глаза. Так подумал Рено. Но... человек предполагает, а Бог располагает. Тереза впилась жарким поцелуем в мужские губы, её стан изогнулся и стал извиваться под рукой Рено, а сам он услышал протяжный, сладостный стон и уловил горячее, обжигающее дыхание юной девы, когда поцелуй закончился. Но дальше... Рено почувствовал, что ещё немного, и он не справится с собой: сестра Тереза не только не отстранилась от него, что, кажется, и должно было произойти, а упала рядом, голова к голове. Её губы оказались у самого уха Рено, и он, чувствуя, как кровь пульсирует в голове, слышал её частое и прерывистое дыхание.

   — Сестра Тереза, где ты? — послышался голосок одной из монахинь от самых дверей.

Юная невеста Христова вздрогнула и, тотчас вспомнив, кому она давала обет целомудрия, живо вскочила на ноги.

   — Будь оно всё проклято, — проворчал Рено.

   — Я здесь, — отозвалась вся пунцовая от смущения монахиня, глядя на дверь. — Ты звала меня, сестра Христина?

Та тем временем подошла ближе и негромко сказала:

   — Мы щиплем корпию, а тебя потеряли. Меня и послали за тобой. Л что ты здесь делаешь?

   — Я... — сестра Тереза, пытаясь справиться с замешательством, виновато заулыбалась. — Я поправляла отцу Рено повязку, она съехала набок, как раз чуть ниже плеча...

   — Идём скорее, пора уже разносить больным питьё.

Юная монахиня, успев бросить на святого отца мимолётный взгляд, тотчас порхнула от его койки, и обе исчезли.

Рене вздохнул:

   — Как только встану на ноги, тотчас сниму обет с этой овечки. Интересно, какое у неё имя?.. Ах, Можер, друг мой, где ты сейчас, как ты? Мне столько хочется тебе рассказать...

...Можер, пока уносили раненых, помогал, чем мог, и даже, несмотря на продолжающееся кровотечение на шее, предплечье и бедре, донёс двоих до коек, ещё больше перепачкавшись их кровью. Убедившись, что его помощь больше не требуется, он повернулся, чтобы идти к себе... И тут вдруг всё поплыло у него перед глазами, он еле удержался на ногах. Кто-то осторожно поддержал его, иначе он, вероятно, упал бы. Нормандец опустил голову и увидел сестру Монику. Она обеими руками вцепилась в него, на лице её читался страх. Чуть не плача, она умоляла его, пробуя вести за собой:

   — Господин граф! Что же вы делаете? Ведь совсем не жалеете себя! Ах, боже мой, боже мой!.. Вам надо в постель, вы можете умереть от потери крови!..

Можер слабо улыбнулся: