Король Красного острова

Многие люди из этого племени принимали участие в строительстве города, обучились плотницким навыкам, занимались земляными работами, на быках зебу доставляли из леса бревна, годные для возведения стен, и Беневский был благодарен им, особенно вождю анимароа Винци, которого одарил офицерским камзолом и нарядной шпагой на кожаной перевязи.

Винци сиял от гордости и совершил с Беневским обряд братания, смешал свою кровь с кровью Маурицы. Такого еще не было на Мадагаскаре. Мальгаши, присутствовавшие на празднике, заревели от восторга. Обряд этот они считают священным и называют его фатидрой.

Тем временем наступила зима, первый ее месяц – июнь, время сырое, туманное, комариное. Комаров было много.

Свои комары, выведенные в долине, где стоял Луисбург, к зиме увяли, стали вялыми, недееспособными, на смену им прилетели новые полчища из болот, подступавших к Высокому плато.

Вместе с комарами в новый город вползла малярия – изнуряющая болезнь, высасывающая из человека все силы, без остатка.

В сентябре семьсот семьдесят четвертого года в Луисбурге уже не было ни одного здорового человека – болел Беневский, болел Алеша Устюжанинов, болел всегда веселый, живой, говорливый Чулошников – здесь он сдал, превратился в тень, в оболочку самого себя, – болели все.

Из форта Дофин пешком пришел лекарь Жак Говердэн, он помогал больным как умел, но, видать, год тот был слишком худой, либо малярия чересчур крепкой, неподдающейся – снадобья Говердэна действовали слабо, помогали мало, и удрученный лекарь кинулся за помощью к местным знахарям.

Те появились в Лкисбурге очень скоро, принесли с собой несколько мешков сухих трав. Беневский, увидев знахарей, приподнялся на постели и, не сдержав улыбки, украсившей его худое пожелтевшее лицо, произнес:

– Вот это хорошо… Мальгаши пришли сюда – это признак того, что они начали верить нам, верить белым. Раньше такого не было. Это очень хорошо.

Один из знахарей долго, не произнося ни слова, смотрел на Беневского, – лицо его было бесстрастным, почти неживым, – потом сунул руку в мешок, поискал там что-то и достал пучок трав, перевязанных куском высохшей лианы. Он по-прежнему не произносил ни слова, – также молча сунул пучок в горшок и налил туда воды.

Горшок поставил на огонь.

Когда вскипевший горшок снял с огня, в посудине плескался темный коричневый отвар, слабо пахнувший мятой и еще чем-то, – чем именно, Беневский не понял. Отвара было много. Знахарь слил его в большой стеклянный кувшин, остатками наполнил кружку.

Кружку протянул Беневскому. Тот взял ее, вопросительно наморщил бледный лоб.

– Это выпить все?

Знахарь молча кивнул. Беневский приподнялся и медленными звучными глотками опустошил кружку. Откинулся назад, на подушку. Приятное тепло распространилось по его телу, он закрыл глаза и через несколько минут провалился в глубокий сон – так сильно подействовал на него отвар мадагаскарских трав. Его понесло по пространству, стремительная зыбь успокаивала Беневского, снимала слабость, усталость, давившие на него…

Проснулся он через несколько часов с ощущением, что пошел на поправку – чувствовал себя легче, много легче, чем раньше, и хотя болезненный жар, погружавший его последние две недели в свою неприятную плоть, не проходил, это был другой жар… За ним должен был обязательно последовать прилив сил.

Дело пошло на поправку. Хотя эпидемия малярии, навалившаяся на Луисбург, взяла свое – потери были, на окраине нового города выросло целое кладбище (впрочем, городов без кладбищ не бывает), большерецким беженцам повезло, смерть обошла их стороной – потрепала, пометелила, ослабила донельзя, но с собой не забрала. И слава Богу! Нужно было думать, как жить дальше.

Беневский понял, что место для Луисбурга он выбрал неудачное, каждую зиму здесь будет повторяться то же самое, что происходит сейчас, – и в конце концов их задавит малярия, – значит, надо было строить новый город. На новом месте.

Несколько французов, прибывших с Беневским на «Маркизе де Марбёф», находились в тяжелом состоянии, и Беневский отправил их на Иль-де-Франс – тем более, что пакетбот с капитаном Жоржем слишком уж застоялся…

В воздухе пахло не только малярией, но и порохом. Беневский, обладавший превосходным чутьем, ощущал опасность на расстоянии, – кожей своей, лопатками, черепом, кончиками пальцев, сердцем, он чувствовал, что в затылок ему направлен ствол пистолета. И курок будет обязательно спущен…

Он не увидит, как прилетит пуля, поскольку прилетит она сзади – губернатор Пуавр побоится нападать спереди, – как не увидит и человека, который нажмет на спусковую собачку заряженного пистолета.

Поразмышляв немного, Беневский отправил с пакетботом на Иль-де-Франс и Алешу – вытянувшегося, повзрослевшего, пожелтевшего после болезни, как китаец, но не растерявшего сообразительности.

На Иль-де-Франсе Устюжанинов узнает последние новости, обязательно разведает, чего и кого надо бояться Беневскому и его людям, разведает, откуда конкретно исходит угроза?