Король Красного острова

Бабакут действовал по плану, который тщательно продумал – теперь он заманивал Устюжанинова и его людей в ловушку. Лицо у Бабакута было жестким, движения – резкими, говорят, что он даже не был сафирубаем, отцом его был какой-то заезжий синекожий сенегалец, лицо у Бабакута действительно было с синевой, – может, и вправду его отцом был какой-то недобрый, прибывший на Магаскар из Африки колдун? Этого не знал никто.

Видя, что его спутники со страхом закрывают глаза, Бабакут презрительно морщился: если понадобится, он этих людей убьет, не задумываясь, – ну будто мух, – даже глазом не моргнет.

Надо было понаблюдать, что будет делать группа белоголового сподвижника Беневского, куда шарахнется, как станет лечить покалеченного толгаша? А главное – дождаться момента, когда белоголовый со своими спутниками выдохнется. Вот тогда и нужно будет сделать второй ход, придуманный Бабакутом.

Перед глазами у Устюжанинова подрагивала, словно живая, качалась, заваливаясь то в одну сторону, то в другую, оранжевая тропка, на плечи больно давили торцы деревцев, из которых они сделали носилки.

Идти было тяжело, что-то сладкое, клейкое возникло в горле, закупорило его, было трудно дышать, изо рта вырывался горячий хрип.

Солнце было беспощадным совершенно, даже до собственной шляпы невозможно было дотронуться – припекало так, что Устюжанинову казалось: внутри, в животе у него сейчас все сварится.

Он стискивал зубы и продолжал тащить носилки. Младший «амиго» шел сзади также надсаженно хрипел и корчился под тяжестью.

Спуск в долину продолжался. Говорят, спускаться с горы тяжелее, чем подниматься, – наверное, так и есть, но когда будешь подниматься с ношей в гору, то подъем обязательно покажется тяжелее спуска. Увы.

Это закон. Хотя все познается в сравнении. Через пятнадцать минут Устюжанинов с запаренным хрипом выбил из себя:

– Привал!

Медленно, очень осторожно опустил край носилок на землю, кулаком стер со лба пот. Хы-ы… Устюжанинов подумал о том, что до полного набора им не хватает всего одного человека, если бы его заполучить каким-нибудь колдовским образом, то у них будет полные две смены.

Но полных двух смен нет, только полторы… Устюжанинов опустился на землю рядом с носилками, размял себе кисти рук, сжал и разжал пальцы, сжал и разжал. Перед глазами роились противные красные мухи. Было жарко.

Бабакут продолжал внимательно следить за группой Устюжанинова – понимал хитрец, что очень скоро Устюжанинов и его люди выдохнутся окончательно, а когда выдохнутся, их можно будет брать голыми руками.

Рот у Бабакута растянулся в довольной улыбке, – сам он был полон сил. На все имел силы – на драку и отдых, лихой пир и ходьбу по непролазному лесу.

– Идем дальше! – скомандовал Устюжанинов вполголоса, словно бы обращаясь лишь к самому себе, поскольку видя измученного Дешанеля и молодого «амиго», не мог ими командовать, не имел права, – ему было жалко их…

Но пути иного не было – нужно идти дальше, идти самим и нести на себе покалеченного толгаша. Сжимать зубами усталость, пригоршнями сшибать на землю пот, хрипеть, выплевывать изо рта куски сваренных легких, падать на ходу и стараться не упасть – удержаться и сделать очередной шаг…

Бабакут не завидовал белому предводителю маленькой группы, так опрометчиво отправившейся в дальний поход. Оставалось ему сейчас сделать лишь одно – выждать момент, когда люди Устюжанинова совсем лишатся сил и тогда их не только человек сможет скрутить – одолеет даже обезьяна, каждый палец завяжет в узелок, не говоря уже о большем.

Предчувствуя этот момент, Бабакут довольно улыбался.

Чем ниже спускалась группа Устюжанинова, тем жарче делалось, одежда прилипала к телу, в сапогах громко хлюпал пот.

Уже в долине, на привале, младший «амиго» обработал раны старшего потщательнее, собрал с кустов густую паутину, разжевал ее и залепил жвачкой кровоточащие места, потом перевязал широкими, украшенными полосами листьями неведомого растения.

– А это нельзя было сделать раньше? – спросил Устюжанинов.

– Нельзя, – «амиго» отрицательно помотал головой, – там не было лекарства…

Устюжанинов понял, что под лекарством этот парень разумеет большие полосатые листья, заметил упрямым тоном:

– Но пауки-то были. И паутина была…

– Совсем не та паутина, мбвана. И пауки не те.

– Он выздоровеет? – Устюжанинов задал вопрос, который не следовало бы задавать, но, к сожалению, он не подумал об этом.

– Обязательно выздоровеет, мбвана, – успокаивающим голосом проговорил «амиго», – иначе быть не должно.

– Дай-то Бог, – тихо произнес Устюжанинов и закрыл глаза.

Пространство перед ним окрасилось в красный цвет и поплыло куда-то в сторону, вместе с воздухом этим поплыл и Устюжанинов. На несколько мгновений он провалился в небытие, нырнул вниз, в глубину, потом всплыл на поверхность.

Всплыл, немного посвежевший. Руки и ноги ломило, пальцы тряслись, в горле сидела твердая пробка, по назойливому звону, возникшему в ушах, ему показалось, что он совсем лишился сил, но вскоре назойливый звон исчез. Устюжанинов поднялся с поваленной лесины, на которой сидел.