Тишина в лесу сделалась пронзительной – перестали петь цикады, следом за ними – и большие древесные кузнечики, перепрыгивавшие с дерева на дерево, с ветки на ветку, будто белки в Булонском лесу.
На пятнадцать минут дружелюбно улыбающихся охотников подменили Устюжанинов с Дешанелем, перехватили носилки с раненным, водрузили на свои плечи, но несли недолго, – к ним вновь приблизились охотники.
– Давайте носилки, мы их понесем дальше, – сказали они Устюжанинову.
– Да мы еще не устали.
– Надо идти быстрее. До темноты нужно успеть в деревню, иначе придется ночевать в лесу. Перед последним броском остановимся у ручья, наберем воды. Там из-под земли бьет сильный холодный ручей, вода в нем особенная, целебная…
– В России такие ручьи называют ключами, – сказал Устюжанинов Дешанелю.
– Во Франции ключами называют приспособления, которыми открывают городские ворота. Чем крупнее город, тем больше ключ.
– На Камчатке нет городов – только две крепости, да несколько селений. Инородцы, которые есть у нас, в основном кочуют, постоянного места не имеют… Больше ничего нет.
Охотники, шедшие и без того быстро, прибавили шаг вновь – перешли едва ли не на бег.
Тропка, которая несколько минут назад ускользнула из-под их ног, вновь появилась, – едва приметная, со следами свиных копыт и еще какого-то, более крупного животного, кажется, быка зебу, – вдавлины зебу были глубокими.
Впрочем, след быка вскоре исчез, – ушел в сторону.
– Потише, потише, – прикрикнул на охотников Устюжанинов, – раненного растрясете.
– Мы же для вас стараемся, – один из охотников приподнял руку, – не для себя.
Шаг они так и не сбавили, Устюжанинов лишь поморщился, но ничего не сказал: усталость брала свое, требовался отдых.
С другой стороны, охотники, наверное, правы, когда идут по лесу едва ли не бегом: хоть и обещал младший «амиго», что со старшим все будет в порядке, а чем быстрее они передадут раненного в руки лекарей, тем будет лучше. Хотелось застонать от усталости, от тупой боли, но Устюжанинов превозмог самого себя и убыстрил шаг.
Он даже воздух начал разгребать руками – помогал себе, как утка крыльями.
Тропка тем временем расширилась, ветки кустов, цепляющиеся за плечи, опустились, сделалось светлее. В лесу этом вообще было много мест, куда свет, кажется, не проникал вообще, – там было темно, – а раз забрезжил свет, значит, они выходят на поляну.
Да, это было так… Устюжанинов с хрипом втянул в себя воздух, помотал головой – слишком едким, колючим был пот, текущий по лицу, – охотники, шедшие перед ним, вдруг словно бы по команде нагнулись и опустили носилки с раненным на землю.
В следующее мгновение их уже не было – один метнулся влево и скрылся за стволом ближайшего дерева, второй ушел вправо.
Устюжанинов чуть не застонал от нехорошей догадки – прав был младший «амиго», эти люди завлекли их в западню; каким же доверчивым дураком был сам Устюжанинов, раз не внял предупреждению «амиго»… Да и Дешанель говорил также об этом. Сморщившись от боли, он выдернул из-за пояса пистолет.
Выстрелить Устюжанинов не успел – пространство впереди сделалось синим от солдатских мундиров… Грянул залп.
Тяжелый удар швырнул Устюжанинова на землю. Падая, он увидел, что рядом ткнулся головой в истоптанную красную землю Дешанель – пуля французского солдата уложила и его. Устюжанинов ощутил кислый, выворачивающий наизнанку ноздри, запах пороха – слишком много мушкетов, разом воспламенившись, сожгли свои заряды и выплюнули из себя свинец, раз воздух сделался таким ядовитым… Выходит, за маленькой группой Устюжанинова охотилось целое войско.
Он застонал задавленно, немо – так стонут только люди с тяжелыми ранениями, – и провалился в беспамятство, его с головой накрыла жаркая красно-черная волна. Сделалось душно. Душно и больно, это Устюжанинов зацепил угасающим сознанием и подумал с сожалением: а ведь его искалечили… И как теперь без него будет обходиться Беневский?
Фоге, поскрипывая коленками, ходил по поляне, на которой лежали, пораженные пулями его солдат, двое белых и двое туземцев, и ругался на своих подопечных:
– Я же приказал вам, пупки куриные, в белоголового не стрелять, а вы? Что вы наделали? Если белоголовый умрет, я солдата, пустившего в него пулю, отдам под суд. Понятно?
Дешанель был убит, младший «амиго» тоже убит, Устюжанинов жив, но находился без сознания, старший «амиго» тоже был жив.
– Ну, индюшачьи задницы, ослиные мозги, требуха крокодилья… Тьфу! Была б моя воля, я бы сам с удовольствием отправил в ад и этого белоголового в паре с черножопым, – неожиданно проскрипел Фоге.
– Нельзя, господин капитан, – остановил его Гордон, – они – пленные.
– Да плевать я хотел на таких пленных, как на гнилые рыбьи кишки, они – враги Франции, а лучший враг у нашего любимого короля – это мертвый враг. Зарубите себе на носу, лейтенант, когда-нибудь пригодится, – Фоге с назидательным видом потыкал в воздух указательным пальцем.
– И все-таки, господин капитан, – не уступал начальнику Гордон. Фоге оглянулся на скученную группу солдат, стоявших под раскидистым деревом, выкрикнул:
– Сержант Карнэ, ко мне!