Король Красного острова

А пока Устюжанинов продолжал думать о бегстве, он и сегодня внимательно присматривался к зданиям форта, к дырам, которые расплодились в стенах, к щелям, где можно было спрятаться, к тому, как дежурят часовые, засекал места, где чаще всего собирались солдаты капитана Фоге – галдели, ведя речи о бабах, играли в карты и пили слабенькую местную водку, эти места надо было обходить стороной во всякое время суток – и в дневное, и в ночное.

Одно было плохо – сил для побега он пока не набрался, лежать надо еще как минимум пару недель, а то и весь месяц. С другой столоны, тянуть нельзя: Фоге ведь не дремлет, поглядывает на крепостной лазарет не в два своих цепких глаза, а во все глаза, что есть в здешнем гарнизоне. Тут засекают всякое, даже самое малое движение, сделанное Устюжаниновым, и докладывают капитану.

Вполне возможно, что и Беневский знает, где находится Устюжанинов – от Дофина до форта Августа не так уж и далеко, местный телеграф должен был уже давно донести эту весть до Мориса Августовича, но попытку напасть на местный форт Беневский вряд ли совершит: открытая война, судя по всему, пока ни Беневскому, ни Фоге, ни губернатору Иль-де-Франса не нужна.

Та ночь, проведенная в чулане, была тяжелой – от того, что ныли раны, Устюжанинов никак не мог уснуть, перед ним плавали оранжевые круги, мелькали какие-то странные гибкие тени, в углах чулана скреблись мыши, – ночи этой, казалось, не будет конца.

Дышал Устюжанинов надсаженно, сипло, словно бы его ранили еще раз, вновь солдаты Фоге сделали нестройный залп… Заснул он только под утро.

Проснулся Устюжанинов от ощущения, что находится в чулане не один, в помещении есть кто-то еще… Кто? Враг? Друг? Устюжанинов лежал, не двигаясь, со спокойным лицом и закрытыми глазами. Казалось, что он не дышал, но был жив – щеки были розовые, лоб…

В следующее мгновение Устюжанинов открыл глаза и едва не вскрикнул от неожиданности – в ногах постели, на табуретке, которую капитану Фоге всякий раз так услужливо подсовывал под зад доверенный солдатик, сидел Хиави.

Устюжанинову внезапно сдавило горло – ни вдохнуть, ни выдохнуть, – на глазах выступили слезы.

– Хиави, – проговорил он стиснуто, чужим голосом.

– Лежи, лежи, – заботливо, будто русская бабушка, таким же участливым теплым тоном произнес Хиави, поправил плед, накинутый на Устюжанинова. Одет он был в хитон редкостного пурпурового цвета, очень сочного, ткань на плече была застегнута массивной дорогой заколкой в виде знакомого сокола вурумы-хери.

– Хиави! – наконец обрел голос Устюжанинов и вновь смежил веки – не верил, что видит Хиави, мотнул головой резко, будто боднул теменем воздух, открыл глаза – вождь племени бецимисарков, улыбающийся, живой, – реальность, а не сон, плоть во плоти, – сидел перед ним на маленькой табуретке.

Устюжанинов приподнялся на постели и протянул ему руку. Хиави незамедлительно протянул в ответ свою – теплую, надежную, от таких рукопожатий на сердце обязательно рождается нежность.

– Не верю, что вижу Хиави, – со вздохом пробормотал Устюжанинов, снова резко мотнул головой.

– Я это, я, – успокаивающе произнес Хиави, – я приехал, чтобы тебя выручить.

Золотая заколка на плече вождя вспыхнула дорого, засияла игривыми оранжевыми лучиками… Что-то колдовское было во всем, что видел Устюжанинов – и в наполненности опостылевшего чулана теплым светом, и в том, что Хиави находился здесь, хотя еще вчера он пребывал в полутора сотнях километров отсюда, но, услышав недобрую новость, ахнул неверяще и поспешил на помощь, бросил все, примчался в Дофин, и в том, что он, Алексей Устюжанинов, жив… А колдун, устроивший все это, добрый мпамозави, способный и дождь останавливать, и крокодилов с рек прогонять, и с болезнями справляться, и смерть человеческую отодвигать, – поможет ему и дальше.

Вглядывался Устюжанинов в лицо Хиави, шевелил губами немо и, держа в своей руке руку вождя племени бецимисарков, нежно гладил ее.

Приход Хиави прибавил ему сил, Устюжанинову даже дышать сделалось легче. Он втянул в себя воздух, который в чулане пахнул плесенью, с шумом вздохнул. Проговорил тихо, не слыша самого себя:

– Я уже собрался бежать.

– Я знаю, – сказал Хиави, голос его был мягким, уговаривающим, – пока этого делать не надо.

– Почему?

– Потом узнаешь, – голос Хиави сделался еще мягче, – а пока не надо. Воздержись от этого.

Устюжанинов хотел что-то сказать, но смолчал, дыхание вдруг дало сбой, в горле неожиданно что-то возникло, какая-то затычка либо пробка, Устюжанинов благодарно сжал веки и откинулся на подушку.

В залив Антонжиль вошел корабль с белыми, почти светящимися на солнце парусами и бросил якорь – собрался набрать на берегу свежей воды. По пути сюда у него уже была одна заправка, и вода там была вроде бы неплохая, – головастики в ней не водились, – но через три недели вода протухла…