Король плоти и костей

– Но милорд! – Женщина сделала еще шаг, и еще, безжизненные ручки ее малышки мотались из стороны в сторону, однако напрягся Енош не от вида трупа, а от шипения факела за спиной селянки. – Я твоя покорная подданная. Все, что ты пожелаешь… – Голос ее сорвался, взгляд скользнул по мне, она переложила с руки на руку маленькое хилое тельце – а потом, опустив голову, потянула вниз вырез поношенного хлопкового платья, обнажив грудь. – Если ты хочешь возлечь… Ох!

Мужчина, стоявший рядом с ней, схватил ее за волосы и с силой рванул, разворачивая к себе; женщина пошатнулась, но дочь так и не выпустила.

– Как ты смеешь предлагать себя на глазах у всех!

– Она же это делает! – Женщина ткнула в меня пальцем; голос ее звенел от горя и ярости. – Он может драть меня как угодно, драть во все дыры…

Хлоп.

Муж отвесил жене такую пощечину, что женщина со стоном упала на колени.

– Закрой рот, пока я не избил тебя до полусмерти. Шлюха!

Крик сам собой вырвался из моего горла:

– Енош, прошу…

– Замолчи, – прорычал он, потом повернулся, и его резкий голос расколол ночь: – Это мое последнее предупреждение. Уходите, пока я не велел трупам разъять землю, чтобы та поглотила вас.

Я задрожала от его рева.

Нет, это задрожала земля.

Она качнулась под нами, так что некоторые люди потеряли равновесие, деревянные колеса тачек завибрировали, а одна и вовсе развалилась, вывалив в грязь два помятых тела. Закричала женщина.

– Енош, земля трясется… – Крики селян заглушили мои слова. – Ч-что происходит? О мой бог, о мой… Это… ты делаешь?

Трупы задергались.

Затуманенные смертью глаза открылись.

Трупы встали на ноги. Все, кроме девочки.

Покоящаяся в любящих объятиях Анна обвила ручонками шею матери и крепко сжала. Она душила женщину, яростно щелкая челюстями. Маленькие зубки впились в плоть, разрывая кожу и мясо. Женщина взвыла, но не отпустила девочку, лишь еще крепче прижала ее к себе, поднялась, покачиваясь, и побежала.

Все это было слишком ужасно.

Слишком больно. Я не могла дышать.

– Прекрати! – взвизгнула я и зажала ладонью рот, глядя, как мертвые преследуют живых. В моем голосе, наверное, должен был звучать гнев, но он сорвался, превратившись в беспомощный вой. – Она всего лишь маленькая девочка…

Енош обнял меня крепче.

– Молчи!

Лошадь понеслась галопом, оставляя позади городок за городком; меня растрясло, все мышцы в теле горели, как и наполненные слезами глаза. Ветер был к нам безжалостен. Не знаю, сколько это продолжалось, но глухой стук копыт по грунтовой дороге сменился звоном брусчатки, а вдалеке показались огни: свет, льющийся из окон. Скрючившись, я зарылась лицом в рубаху Еноша, пропитав ее слезами.

Был уже поздний вечер, и селяне почти не обращали на нас внимания. До тех пор, пока кто-то не заметил белые глаза лошади – и слух предвестником бури стремительно разнесся по деревне. На улицу высыпали жители – кто в ночных колпаках, кто с сонными детьми, цепляющимися за материнские юбки. И все пялились на нашего мертвого скакуна.

Миновав пышущую жаром, но тихую кузню, Енош спешился возле таверны.

– Я чувствую, как напряжены твои мышцы и как ворочается в твоем животе тошнота. – Он снял меня со спины лошади и сразу поставил на скрюченные, изуродованные ноги. – Рискнешь бежать, смертная, и я велю самым дряхлым трупам, которых хранит земля, притащить тебя обратно.

«Тошнота» – слишком слабое слово, чтобы описать всю ту мерзость, которую мне хотелось выплеснуть на него. После месяца, проведенного на Бледном дворе, я почти забыла о страданиях внешнего мира. Об отцах, например, скармливающих своих мертвых детей волкам только для того, чтобы трупы не бродили в ночи…

Я толкнула его в грудь:

– Прямо сейчас я бы ползком поползла по дерьму на этих улицах, чтобы убраться подальше от тебя!

Он до синяков стиснул мои руки, встряхнул меня:

– Хочешь меня покинуть?

– А как я могу не хотеть? Любая женщина в здравом уме хотела бы!

Что-то вспыхнуло в его глазах:

– Тогда мой брат поработает с твоим разумом!

– Я тебя ненавижу. – Я вскинула подбородок, решительно встретив его грозный взгляд. – Ненавижу так, что даже твой братец не сумеет этого изменить.

Голова его дернулась, как будто я отвесила ему пощечину. Но длилось это всего лишь долю секунды, потом его серые глаза потемнели от… этому не было названия.

Он подхватил меня, взбежал на крыльцо таверны и пинком распахнул дверь.

– Ох, маленькая, как же ты будешь стонать сейчас, выкрикивая мое имя.

– Хрен тебе.

Трехэтажный трактир был пуст – если не считать пьяницы, привалившегося к глинобитной стене. Кислая вонь эля въелась в грубые растрескавшиеся доски столов и лавок. Хозяйка, голова которой была повязана простым хлопковым платком, хмуро уставилась на нас.

Миг – и глаза ее расширились, остановившись на Еноше. Женщина присела в реверансе, нервно теребя пальцами коричневую юбку:

– Кажется… кажется, я знаю, кто вы. Слышала, когда была маленькой.

– Тогда ты знаешь, что тебе лучше помалкивать.

Женщина кивнула:

– Послать мальчика, чтобы он поставил лошадь Короля в стойло?

Енош нахмурился: