Король плоти и костей

Впервые с тех пор, как Енош пленил меня, я увидела не бессмертного бога, но человека, уязвимого человека с разбитым сердцем, человека, который поделился со мной своим горем. Теперь я лучше понимала причины его незатухающей ярости. Для нас, смертных, страдания заканчиваются вместе с жизнью, но его муки будут длиться вечно – а вечность ему суждено было провести в одиночестве.

Я выпрямилась и отвела взгляд от его лица, уставившись вперед, на дорогу. Глядя на него, я смягчалась – и мне это совершенно не нравилось. Он – дьявол.

– Если ты убил тех, кто в ответе за твою потерю, зачем проклял нас?

– Потому что всему виной подлая натура смертных, их неутолимая жажда власти, с которой им не справиться.

– Если все люди такие плохие, зачем ты держишь меня? Я ведь одна из них.

– М-м-м-м, да, но есть в тебе нечто бесценное, особенное, чего я не распознал сразу, едва ты появилась у меня.

Ну вот, опять это слово.

«Бесценное».

Душа моя распахивалась от одного этого звука, от слова, к которому мои уши совершенно не привыкли. Какой же запутанной стала моя жизнь: я пытаюсь сбежать от того, кто отказывается меня отпускать, чтобы вернуться к тому, кто когда-то пытался от меня избавиться.

Я потерла горевшие от усталости глаза.

– Всего шаг за пределы своего двора, и ты мог бы забрать какую-нибудь привязанную к дереву девственницу, одну из тех, что какие-то идиоты предложили тебе в жертву двести лет назад.

– Подними подбородок. Выше! – Его пальцы легли на мое горло, запрокинули мне голову, губы пробежали по шее, щекоча поцелуями кожу, и прошептали: – Как бы я ни мучил тебя желанием, ты делаешь со мной то же самое, смертная, иначе я бы просто вышвырнул тебя наружу, позволив умереть среди трупов. Слуга, игрушка, сокровище… но прежде всего ты – моя женщина.

Я вздрогнула.

Не неженщина.

Не женщина.

Его женщина.

Здесь, снаружи, у него не было власти над моим телом, но слова его все равно проникли, просочились в меня, покрыв кожу мурашками. Пылкость его голоса, даже при слове «игрушка», собственническое желание обладать мною, тогда как другой угрожал меня бросить… Его настойчивость рождала в моем чреве нечестивый трепет.

На который я не собиралась обращать внимания.

– А может…

– Вот он!

Я оглянулась.

И пальцы мои онемели.

Из темного фруктового сада к нам нерешительно приближалась кучка селян, несущих на руках или везущих в тележках обмякшие трупы. Трое мужчин были вооружены: лунный свет поблескивал на клинках.

Енош зашипел при виде факелов, и лошадь под нами заплясала, словно чувствуя страх хозяина.

Он боялся огня.

Иначе почему перья моего платья, там, где он впился пальцами в мой живот, притягивая меня к себе, стали влажными?

– Возвращайтесь к своим очагам! – закричал Енош.

Люди не развернулись, но по крайней мере остановились, переглядываясь, пожимая плечами и бормоча что-то. Конечно, слух о мужчине, скачущем на мертвой лошади, не мог не разлететься по краю.

– Милорд… – вперед выступила женщина с девочкой на руках, бледно-голубой даже в оранжевом свете факелов, со старыми язвами на щеках. – Это Анна, мое единственное дитя. Оспа забрала ее три зимы назад. – Взгляд женщины на миг переместился на меня, потом она опустила голову. – Мы с мужем готовы отдать тебе все, если только т-ты… милостивый лорд, пожалуйста, даруй ей покой. Много дней она боролась с лихорадкой. В-все, что я х-хочу, это чтобы моя дочь почила с миром. Это в-ведь в т-твоей в-власти, д-да?

Горло мое сжалось, когда я оглянулась на Еноша. На скулах его играли желваки, глаза не отрывались от лижущего влажный вечерний воздух пламени. На девочку он даже не смотрел. Да, это не мое дитя, но если бы Хелфа благословил меня ребенком, разве я не молила бы о том же, о чем просит эта женщина?

Молила бы.

Лишь когда я коснулась груди Еноша, он опустил взгляд на мою руку, потом уставился мне в глаза и прорычал, точно хищный зверь:

– Нет, маленькая. Ответ – нет.

Я сглотнула, борясь с тисками ненависти и сердечной боли.

– Она всего лишь ребенок.

Да, у меня никогда не было ребенка, но я всем своим существом чувствовала страдания матери девочки. Что бы ни произошло с Еношем, эти люди тут ни при чем. И меньше всего – эта малышка с аккуратно заплетенными в косу, перевязанную пурпурной лентой, волосами.

– Енош, – шепнула я. – Можешь сделать это для меня? Только один раз? Пожалуйста? Упокой их мертвых, и они отправятся восвояси.

Я видела, как дрогнул его подбородок, но он не рявкнул, не зарычал. Обдумывал? Должно быть. Ох, пожалуйста, пожалуйста, он должен сделать это – для меня.

Но потом он, глядя на женщину, слабо покачал головой, и сердце мое упало.

– Мне не нужны никакие земные блага. Иди домой.