Король русалочьего моря

Адриано украдкой покрутил пальцем у приоткрытой ладони. Белла кивнула и на всякий случай отодвинулась подальше от повара. Встретившийся глазами с Одилью Ксандер взглядом же указал ей на место поближе к ним с Адриано, но она чуть качнула головой: сумасшествием от повара не пахло.

– Месье, – сказала она так мягко, как умела, – что за пчёлы?

Тут, словно у кого-то лопнуло терпение, из открытого окна вылетела целая процессия дымящихся мисок, тарелок и блюд и с жужжанием умчалась прочь.

– Вот, – торжествующе сказал повар, ткнув пальцем в сторону ускользающей флотилии, – они!

– Нам разносят еду пчёлы? – едва не по слогам произнес Адриано.

Чувства брата Одиль могла понять: с насекомыми ему на редкость не везло, а уж с пчёлами, с тех пор как он как-то попытался обнести деревенскую пасеку – особенно.

Повар бросил ещё один грозный взгляд на окно, но потом ещё раз махнул рукой и устало сел на порог, положив полотенце на круглое колено.

– Они не пчёлы, конечно, – объяснил он. – Ну, не настоящие. Они – духи. Всё тут построили, кстати, – он кивнул в сторону своего домика, – да, может быть, и долину тоже организовали, с них станется… ну, и ежедневное тоже. Стирка, чистка, грузы вот… Академия на них держится, если хотите знать.

В голове Одили всплыли строчки хроники.

– Трость Минайрос!

– Угу, Минайрос, – безрадостно хмыкнул повар. – Они самые, поганцы.

– Значит, они полезные, – уточнил Ксандер, тоже присев рядом, только на траву.

Глаза повара тут же сверкнули, а усы снова воинственно встопорщились, как загривок у почуявшего драку пса.

– Да, если бы они не лезли ко мне на кухню! Ко мне! На кухню! И потом, духи они там или нет, но они пчёлы, пусть и ненастоящие! И любят мёд, пусть и умозрительно!

– Мёд – это же вкусно, – вставила Белла, пока Одиль пыталась осознать умозрительную любовь в исполнении ненастоящих пчёл, а Адриано слегка перекосило.

– Не тогда, мадемуазель, когда его добавляют во всё, что можно и нельзя! – отрезал их собеседник, сейчас ничего так не напоминавший, как потревоженную воронами сову. – О да, они тоже считают, что это вкусно, они не со зла-а, – издевательски протянул он, поджав губы и скорчив гримасу, словно передразнивая кого-то строгого и худого, и Одиль поняла, кого: ректора д’Эстаона, законного хранителя и трости, и Академии. – Они делятся прекрасным, а, каково! Нет, я не спорю, мёд – дело хорошее, я могу многое с ним сделать, я вообще много могу, я превосходный повар, мадемуазель, иначе не быть бы мне в Трамонтане!

– Вы потрясающе готовите, – быстро вставил Адриано.

– Изумительно, – подтвердил Ксандер с чувством.

– Абсолютно безупречно, – внесла свою лепту Одиль.

Повар приосанился.

– Благодарю вас, мои дорогие. Это…

– Даже когда на меду, – добавила Белла, и он снова чуть сник.

– Он мне ужасно надоел, – признался он. – Знали бы вы, сколько я знаю соусов и специй! Тончайшие ароматы, нежнейшие травы, самые утонченные оттенки вкуса! Но они, они, они вечно добавляют мёд, едва я отвернусь!

– И всё равно вкусно, – сказал Ксандер, и, соглашаясь, желудок Одили жалобно заурчал.

Повар вскочил на ноги, словно заслышав звук боевой трубы.

– Мои дорогие, но вы же голодны! А я вас тут держу, когда поганцы уже утащили туда ужин! Нет-нет, пойдемте со мной. Они унесли индейку, но плох бы я был, если бы у меня не было кое-каких запасов… За мной, дети, за мной!

***

Когда они добрались до башни Воды, их сокурсники уже успели истребить – судя по жалким остаткам – и ускользнувшую индейку, и всю её незаконно сдобренную мёдом свиту. Жалеть об этом Одиль не могла – у неё было полное впечатление, что последний съеденный кусок у неё стоит в горле, не в силах пробиться в желудок. Но этот последний кусок принадлежал воздушнейшему бисквитному торту с кисловато-ягодным желе, и стоило их гостеприимному хозяину поставить этот торт перед ними, как остатки её воли испарились, как не было.

Как они добрёли до своего пристанища и поднялись по лестнице на второй этаж, в изящную нежно-бирюзового цвета столовую, она не помнила вовсе. Она не могла и вспомнить, что такое пробормотал Адриано, прежде чем оставить их – осталось только впечатление, что его общества они лишились ненадолго, но ради чего?

– Кофе, сеньора? – поинтересовался Ксандер.

Белла кивнула. Точнее, как: уронила голову вниз, а потом с нечеловеческим усилием вернула её в обратное положение.

– О да, а то я сейчас сяду и усну.

– Одильке?

Одиль подозревала, что тоже не являет собой образец бодрости, и немного поколебалась между нелюбовью к кофе вообще и уважением к тому, что варил Ксандер, но всё-таки мотнула головой.

– Спасибо, но я, пожалуй, чаю.

У стола, где помещался неизменно дымящийся чайник, чайные смеси и специи на любой вкус, а рядом – всегда жаркий песок для ожидающих своей очереди джезв, она на мгновение замерла, пытаясь решить, чем таки себя взбодрить.

– Корица, – вдруг сказал рядом Ксандер так, будто только что выучил это слово и ещё ему дивится, и она поняла, что их роскошный ужин и на него имел то же действие.

Безмолвно она протянула ему требуемое, и он занялся делом.