Король шпионских войн: Виктор Луи — специальный агент Кремля

Все эти телодвижения сопровождал немыслимый, ненасытный приступ шпиономании в Китае, на Тайване и в близлежащих азиатских странах. Дошло то того, что в 1973 году, когда на острове побывал ещё один советский человек, «настоящий» журналист Михаил Домогацких[69], индонезийская газета «Хаф» разместила на одной из полос его фотографию с подписью: «Русский Джеймс Бонд». И заметку, в которой утверждалось, что Домогацких и Луи на самом деле — одно лицо.

Азиаты, когда в студенчестве изучают какой-либо иностранный язык, часто в дополнение к своему настоящему имени берут имя, принятое в той стране, язык которой учат: забавно бывает видеть раскосых и луноликих «Эмили», «Джейн», «Пандор» и «Сьюзан», а также «Лео», «Бенджаминов», «Франсуа», «Джанфранко» и «Хансов». Такое есть и у нас, в России, и в Европе, и в Америке, но в Азии это «западное» имя часто переживает университетские годы и идёт с человеком по жизни.

На Тайване тогда мало кто изучал русский (Партия велела «противостоять СССР»), но всё же случалось: особенно на него налегали будущие «языковеды в погонах». Быть может, это простое совпадение, но самым популярным русским именем среди тайваньских «русистов» было имя Виктор.

РУСО ТУРИСТО, ОБЛИКО СПЕЦИАЛЕ

Объездить весь мир — моя мечта ещё со времён сталинских лагерей.

В. Луи

Неуёмная страсть Виктора к путешествиям не сочеталась с его обликом вальяжного барина в собственной усадьбе, гибрида Троекурова и Обломова. Лишь вырвавшись на волю, он становился Штирлицем, Джеймсом Бондом, Яковом Блюмкиным, адмиралом де Рибасом. На даче он вставал отнюдь не с петухами, потом работал, около двух обедал, потом забывался в послеобеденном сне, вставал ближе к файф-о-клоку, снова работал, принимал гостей. Но это был не совсем «режим по умолчанию», это было одно из положений тумблера.

Другим положением были путешествия.

«Я собираю необычные вещи, — писал он в одной из европейских газет о себе самом, — я собираю страны». Это не было бравадой или ролевой игрой в «свободного советского человека», хотя, с точки зрения возможности перемещения по земному шару, он таковым и был. «Больше него налетал разве что Громыко (министр иностранных дел СССР. — Прим, автора)», — говорили про Виктора друзья, понимая, что Громыко-то перевозили в железном ящике под названием «правительственный борт» по строго заданному маршруту, боясь на полкилометра отклониться от трассы. Луи же болтался по небу, как воздушный шарик, который надули, развязали и отпустили.

Бывшего зэка, его вечно тянуло туда, куда нельзя. Мало кому понятно это адреналиновое ощущение, поднимающееся откуда-то изнутри, когда попадаешь на запретную для других тебе подобных территорию. Это драйв сталкера, восторг пионера-первооткрывателя и какое-то ребяческое желание побольше запомнить, чтобы потом рассказывать, рассказывать, рассказывать. И видеть эти встречные взгляды, полные белой и чёрной зависти, свидетельствующие о твоём превосходстве, признающие «свою убогость перед величием других».

Такое пьяное, наркотическое чувство испытывали изнеженные своей провинциальной скукотой европейцы, попадавшие впервые в СССР. Такое онемелое очарование испытал великий Клод Лелуш, когда в 1959 году со спрятанной под пальто кинокамерой проходил в мавзолей Ленина. Именно так всем трепещущим нутром Виктор чувствовал этот подогрев крови, когда в салоне первого класса подлетал к очередной forbidden land, запретной для советского человека земле. Благо, таких было много.

Когда Франция фактически запечатала для него свои границы, отказывая в визе, он дал себе слово не мытьём, так катаньем попасть в Париж, чтобы пообщаться со своим лагерным другом Шимкевичем. Дело в том, что после одного из таких приездов Луи французская контрразведка DST заподозрила обоих в попытке создания шпионской сети: Шимкевич был взят на карандаш, а Луи этим же карандашом вписан в лист отказников.

Без этого он, быть может, и не рвался бы на землю предков, но теперь это стало делом принципа: на одном из посольских приёмов он полушутя пообещал французским дипломатам обойти запрет. «Ну, удачи!», — пошутили в ответ они, не зная, что Луи уже всё придумал и выискал лазейку толщиной в мизинец.

В те годы из французской столицы за границу самолёты летали из двух аэропортов — Орли и Руасси, и тем, у кого был билет в Америку или другую западную страну с пересадкой в Париже, нередко приходилось перебираться из одного воздушного порта в другой. Таким пассажирам разрешали краткосрочное пребывание в стране вообще без визы или же ставили транзитную, не глядя. DST опомнилась, когда Луи сидел в одном из лучших парижских ресторанов, но сделать с ним ничего не могла: он был чист.