Король зимы

Ланселот, Гвиневера, Элейна, Артур, Борс и Бедвин стояли на противоположном конце внутреннего двора, где мостовая поднималась на несколько футов над остальной частью пространства, создавая как бы естественную сцену, что подчеркивалось и чередой пылавших факелов, уходивших вниз ступенями. Я искал Нимуэ, но не видел ее. Епископа Сэнсама тоже не было здесь. Епископ Бедвин произнес молитву, и христиане в толпе, бормоча, крестились. Наступила тишина, все приготовились слушать ужасную историю падения Инис-Требса. Рассказывал Борс. Он вышел вперед и, стоя на верхней ступени подиума, громким голосом повествовал о войне Беноика, и замершие люди слушали разинув рот. Они встречали вздохами слова об ужасах осады и отвечали приветственными криками на рассказ о героизме Ланселота. А тот, как бы пытаясь унять вспышки восторга, поднимал обмотанную бинтами руку и смущенно покачивал головой, будто стеснялся принимать на свой счет безудержную хвалу толпы. Элейна, задрапированная в черное, стояла рядом со своим сыном и плакала. Борс не стал нажимать на вину Артура, не явившегося на помощь и не поддержавшего обреченный гарнизон; он просто сказал, что Ланселот, конечно же, все понимал и оправдывал Артура, бившегося в этот момент в Британии, но король Бан, этот добрый и наивный человек, питал несбыточные надежды. Артур согласно кивал головой и, казалось, тоже готов был вот-вот прослезиться. Особенно растрогался он, когда Борс рисовал слащавую картину прощания короля Бана с женой и сыном. Мои глаза тоже щекотали наворачивавшиеся слезы, но не ложь Борса вызывала их, а явная радость снова видеть Артура. Он не изменился. То же костистое, суровое лицо и внимательные, полные сочувствия глаза.

Бедвин спросил, что сталось с людьми Думнонии, и Борс с видимой неохотой выдавил из себя короткий рассказ о нашей печальной смерти. Толпа издала стон, когда выяснилось с его слов, что это мы, люди Думнонии, сдали врагу городскую стену. Борс поднял руку в перчатке.

– Они бились хорошо! – сказал он, но толпа была безутешна.

Мерлин, казалось, не обращал никакого внимания на болтовню Борса. Он как ни в чем не бывало перешептывался с каким-то человеком в толпе. Потом шаркающей походкой подошел и тронул меня за локоть.

– Мне надо пописать, дорогой мальчик, – прошамкал он голосом Кельвина. – Мочевой пузырь старика слаб. Ты займись этими дураками, а я скоро вернусь.

– Ваши люди дрались хорошо! – крикнул толпе Борс. – Пусть они были повержены, но умерли как мужчины!

– И теперь, будто призраки, они вернулись из иного мира! – крикнул я и стукнул щитом о колонну, подняв известковое белое облачко. С этими словами я шагнул в свет факелов. – Ты лжешь, Борс!

Кулух выступил вперед и встал рядом со мной.

– Я тоже утверждаю: ты лжешь! – проревел он.

– И я говорю это! – присоединился к нам Галахад.

Я вытащил Хьюэлбейн. Звук стали, скользящей вдоль деревянного горла ножен, заставил толпу отхлынуть назад, образовав узкий коридор. Прямой линией через потоптанные розы протянулся этот живой коридор до самого подиума. И мы трое, утомленные в битвах, измотанные дорогой, запыленные, в шлемах и доспехах двинулись вперед. Мы шли медленным, размеренным шагом, и ни Борс, ни Ланселот, приковав свои взгляды к развевающимся волчьим хвостам, не осмелились произнести ни слова. Я остановился посреди двора и вонзил Хьюэлбейн в клумбу с розами.

– Мой меч говорит, что ты лжешь! – прокричал я. – Дерфель, сын раба, утверждает, что Ланселот ап Бан, король Беноика, лжет!

– Кулух ап Галайд говорит то же самое! – И Кулух воткнул свой выщербленный клинок рядом с моим.

– И Галахад ап Бан, принц Беноика, тоже! – Меч Галахада мягко вошел в землю.

– Никто не смог взять защищаемую нами стену, – сказал я, снимая шлем, чтобы Ланселот мог взглянуть мне прямо в глаза. – Ни один франк не появился на гребне стены, зато у ее подножия была гора мертвецов.

– А рядом с нашим отцом, – Галахад тоже снял шлем, – в последний час был не ты, брат, а я!

– И на тебе, Ланселот, – закричал я, – не было бинтов, когда ты улепетывал из Инис-Требса. Что же случилось? Может, занозил палец, карабкаясь на борт бегущего корабля?

Негодующий рев взлетел к небу. Стражники Борса, стоявшие сбоку, выхватили мечи и принялись выкрикивать оскорбления, но Каван с горсткой наших людей протолкались сквозь толпу с воинственно поднятыми копьями.

– Ни один из вас, трусливые ублюдки, не поднял меча в битве за крепость, – рявкнул Каван, – осмельтесь подраться сейчас!

Ланваль, командир стражи Гвиневеры, приказал своим лучникам выстраиваться в ряд на террасе. Элейна побелела, Ланселот и Борс, стоявшие по обе стороны от нее, казалось, дрожали. Епископ Бедвин визгливо требовал, чтобы Артур восстановил порядок. Артур вытащил Экскалибур и звякнул им о щит. Ланселот и Борс попытались затесаться за спины стоявших на террасе, но Артур махнул рукой, требуя, чтобы они вышли вперед. Затем он повернулся к нам, троим воинам, высившимся посреди двора. Толпа смолкла, и лучники опустили луки с вложенными в тетиву стрелами.