Королева Бедлама

— И очень умен. Эндрю говорит, раньше ты хотел стать адвокатом.

— Хотел. Одно время только об этом и мечтал. Но теперь меня это нисколько не занимает.

Уэйд кивнул, не сводя глаз с красного поплавка на поверхности воды.

— Он говорит, у тебя очень твердые взгляды на правосудие. Это похвально. Ты производишь впечатление человека высоких убеждений, Мэтью, и оттого мне странно, что ты задумал промышлять столь низким делом — шантажом. — Уэйд повернулся. Темные тени лежали вокруг его печальных глаз: сон явно не шел к нему этой ночью. — С тех пор как Эндрю рассказал мне о вашем разговоре, я ждал, что ты придешь. И ведь Джон тоже замешан, а он клялся в любви моей дочери! Я принял его как родного сына! По-твоему, мое сердце способно это вынести, Мэтью?

— А оно у вас есть?

Преподобный Уэйд не ответил, лишь вновь устремил взор на реку.

— Я сказал Кипперингу неправду. Джону ничего не известно о девушке. Он обратился ко мне за помощью, потому что Констанция за вас волновалась — решила, вы теряете разум. Неужели вы всерьез думали, что можете спокойно гулять по ночам и дочь никогда не захочет узнать, куда вы ходите? Я проследил за вами до дома Полли Блоссом. Моим глазам предстало скорбное зрелище, иного слова не подобрать. А ночью вторника за вами ходила и Констанция.

Лицо священника под бесформенными полями шляпы вытянулось и побледнело.

— Она узнала, где вы бываете. И слышала, как с вами разговаривал Эндрю. Нет, она не видела его лица, но я уверен, что это был именно Кипперинг. Он выступает посредником, верно?

И вновь — нет ответа.

— Да, так и есть, — продолжал Мэтью под вой ветра, взметнувшегося вокруг него. — Вы платите деньги за содержание Грейс Хестер, а Кипперинг их передает. Поскольку он состоит в добрых отношениях с мадам Блоссом, та согласилась оставить девушку умирать у себя, я прав? Полагаю, именно она первой распознала в одной из своих голубок дочь священника. Или Грейс сама все рассказала, когда поняла, что жить ей осталось недолго? — Он умолк, давая Уэйду возможность ответить, однако тот не произнес ни слова. — Вы, верно, считаете мадам Блоссом святой, ведь если бы кто-то и начал вас шантажировать, так это она. Интересно, какую награду вы ей посулили? Местечко в раю для той, что боится ада?

Уэйд едва заметно опустил голову, будто склоняясь в молитве. Затем молвил изнуренно, подавленно:

— Мадам Блоссом — коммерсантка. Эндрю помог нам оформить сделку, так что отношения нас связывают исключительно деловые. Это ей понятней, чем высокие материи.

— И конечно, ей небесполезно иметь такого союзника, как вы. На случай, если могущественные церковные чины пожелают прикрыть ее лавочку.

— Разумеется, — отвечал Уэйд, не поднимая головы. — Но у меня не было выбора, Мэтью. Путь наверх — правильный путь — был слишком опасен. Я оказался неспособен на то, что проповедовал, к чему призывал людей. Мне придется жить с этим до конца дней своих, и не думай, будто это просто.

— Однако вы останетесь священником, — сказал Мэтью. — А ваша дочь умрет, так и не получив прощения родного отца.

— Прощения? — Уэйд поглядел на него со смесью недоумения и гнева, который черной тучей пронесся по его лицу. Он отбросил удочку в сторону, встал и выпятил грудь — будто приготавливаясь дать отпор всему миру. — По-твоему, она хочет прощения? О нет, юноша! У нее нет ни стыда, ни сожалений относительно того, как она прожила свою жизнь.

— Тогда что же ей нужно, по-вашему?

Уэйд отер рукою лицо. Казалось, он вот-вот рухнет на камни и распластается на них тряпкой. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

— Грейс с детства была своевольна и порывиста. Все внимание — только ей. Носила банты с бубенцами, рюши, украшения — бог знает какими грехами она все это добывала. Знаешь, почему она желает умереть в публичном доме? Она сама сказала Эндрю: чтобы и при смерти слышать музыку и смех. А ведь веселье тамошних обитателей — напускное, притворное! И вот она лежит там, в постели, а я торчу на улице под ее окнами… — Уэйд покачал головой.

— И рыдаете?

— Да, рыдаю! — последовал резкий и гневный ответ. — О, видел бы ты меня, когда Эндрю впервые поведал мне о том, что узнал от мадам Блоссом! Я не рыдал, нет! Я готов был клясть Господа и отправиться за это в ад! То, чем полнился мой разум, грозило моей душе вечным огнем, но, видит Бог, я ничего не мог с этим поделать! Однако следовало что-то предпринять, и в первую очередь я думал о Констанции.

— Она не в курсе?

— Что ее старшая сестра — блудница? Конечно нет! Что я мог сказать Констанции? Что мне было делать? — Он уставил в пустоту невидящий взор. — И что мне делать теперь?

— Полагаю, скоро все разрешится само собой. Разве не так вы сказали младшей дочери?

— Доктор Вандерброкен говорит… ему ничего не остается, кроме как облегчать муки больной. Через неделю-другую она преставится, и странно, что этого не случилось до сих пор.

— Быть может, это не случилось потому, что она надеется перед смертью повидать родного отца? — предположил Мэтью.