Королева Бедлама

— Понимайте, как вам угодно, — ответил Мэтью уже с холодком в голосе. Он решил обойтись с этим досадным препятствием на дороге так, как обошелся бы Хадсон Грейтхаус. — Только будьте любезны, прямо сейчас оторвите свою понималку от стула и ступайте покажите портрет мистеру Примму. Плевать я хотел, с кем он сейчас, и через две минуты ему тоже будет плевать, уж поверьте. — Для пущей убедительности он выудил из кармана серебряные часы и открыл крышку.

Что-то все-таки проняло секретаря — то ли тон, то ли часы, — ибо он схватил со стола рисунок Берри и зайцем взлетел по лестнице, у подножия которой помещался письменный стол.

В ожидании его возвращения Мэтью завел часы. Минуту спустя раздался звук открывшейся двери и топот сапог по лестнице. Мужской бас прогремел:

— Не мог же я просто сидеть сиднем и терпеть побои! Средь бела дня, в моем любимом трактире! Надо вызвать старого хрыча на дуэль, вот что, и к чертям ваши суды!

— Думаю, это не самый разумный выход из ситуации, адмирал, — донесся голос секретаря, уже скорее раздосадованный, нежели властный.

Секретарь шел по пятам за человеком лет семидесяти в мундире с медалями на груди и в огромной двууголке с кокардой. Под глазом у адмирала красовался синяк.

— Мистер Примм обещал мне час! То ли я совсем выжил из ума, то ли час теперь длится десять минут! — возмущался адмирал, которого настойчиво вели к выходу.

— Да, сэр. Уверен, мистер Примм все устроит наилучшим образом. К тому же мистер Примм считает, что ваши время и деньги можно потратить на куда более полезные дела; незачем вам торчать у него в кабинете и часами обсуждать какую-то мелкую потасовку.

— Мелкую потасовку?! Этот старый морской чертяка едва глаз мне не выбил, и вы называете это «мелкой потасовкой»? А о моей репутации вы подумали?!

— Разумеется, сэр, ваша репутация для мистера Примма превыше всего. — Секретарь открыл дверь, выпроводил за нее морского волка и ядовито прошипел Мэтью: — Поднимайтесь!

Мэтью взял саквояж, поднялся по лестнице и очутился перед очередной дверью. Хотел постучать в нее, но потом передумал — напрасная трата времени. Его ведь ждут, в конце концов. Он сделал глубокий вдох, набрался храбрости и повернул дверную ручку.

Человек, сидевший за главным письменным столом у широкого окна, даже не поднял головы и вообще не подал виду, что заметил посетителя. На темно-зеленом бюваре перед ним лежал развернутый портрет Королевы Бедлама. Кабинет юриста являл собой образец опрятности и порядка (или, как сказала бы Берри, памятник тугозадости). На стене даже висело два портрета серолицых, явно склонных к запорам аристократов, а книжные полки были заставлены толстыми фолиантами в блестящих, будто недавно натертых воском кожаных переплетах. Вдоль правой стены на пьедесталах стояли три гранитных бюста неизвестных, но, очевидно, почитаемых господ, причем лица всех троих были повернуты ко входу — они словно оценивали каждого, кто осмеливался пересечь сей августейший порог. На полу лежал мышиного цвета ковер, а в серебристых лучах солнца не смела порхать ни одна пылинка. Напротив письменного стола помещался свободный стул, на вид не слишком удобный. В углу, за спиной мистера Примма, возвышалась, отбрасывая тень на его стол, гранитная статуя Фемиды с завязанными глазами, с мечом в одной руке и весами в другой. Мэтью подумал, что в этом мавзолее она смотрится весьма органично, ибо и человека за столом легко можно было принять за статую.

На Примме был черный сюртук в тонкую серую полоску и белая, застегнутая под горло сорочка. Черный галстух был завязан на шее безобразным узлом — мечта душегуба. На голове у Примма сидел высокий белый парик с тугими буклями, обрамлявшими вытянутое лицо под слоем белой пудры. Мэтью решил, что в жизни не видел такого длинного носа и такого маленького рта; то был даже не нос, а бульвар и не рот, а какая-то безделушка.

Потому Мэтью совсем не удивился, когда услышал высокий и одновременно тихий голосок Примма, — вероятно, такому и вовсе не требовался рот; туго поджатые губы почти не шевелились.

— Даю вам пять минут.

— Спасибо. Сожалею, что прервал вашу беседу с адмиралом.

— Это почетное звание. Мы тешим его честолюбие.

— А-а, — протянул Мэтью и подождал — не предложат ли ему сесть? Разумеется, предложения он не дождался.

Примм по-прежнему не отрывал взгляда от портрета. Тонкие длинные пальцы его скользили по бумаге, повторяя изгибы угольных линий.

— Я хочу знать, кто эта женщина, — сказал Мэтью.

— А вы сами кто будете?

— Меня зовут Мэтью Корбетт. Я приехал из Нью-Йорка.

— В каком качестве?

— Я — сотрудник бюро «Герральд».

Пальцы Примма застыли на месте.

— Их ближайшая контора — в Лондоне.

— Нет, сэр, это не так. Мы только что открылись по адресу: Стоун-стрит, дом семь, Нью-Йорк.

— Визитная карточка есть?

Внутри у Мэтью что-то екнуло. Карточка! Почему миссис Герральд не обеспечила его карточками перед отъездом? Быть может, она поручила Грейтхаусу их напечатать…

— Карточки пока не готовы, — ответил он.