Королева Бедлама

Тут Примм наконец оторвался от портрета и поднял взгляд на Мэтью. Бледное лицо с маленькими, глубоко засевшими где-то внутри черными глазками уставилось на него как на мерзейшего портового таракана.

— Нет карточки? Стало быть, вам нечем подтвердить свою личность? — Последние слова он произнес так, словно в этот момент пытался разгрызть кость.

«Ага, хочет выбить меня из колеи, — подумал Мэтью. — Нападает, вместо того чтобы защищаться».

— Мою личность подтвердят доктора Рамсенделл и Хальцен.

— Однако их здесь нет.

— Есть или нет, именно они обратились в бюро — и ко мне — с просьбой установить личность пациентки. Они считают, что смогут ей помочь, если…

— Как вы смели сюда заявиться! — оборвал его Примм, и, хотя в голосе его явственно слышался скрученный в тугую пружину гнев, лицо не выражало совершенно никаких чувств. — Наверное, вы просто сбежали из дурдома! Или, быть может, докторишек давно пора засадить в их же Бедлам? Мои рекомендации были исчерпывающи и понятны даже ребенку!

— Я же вам говорю, врачи хотят помочь этой леди и…

— Убирайтесь вон! — прошипел Примм. — Катитесь отсюда и знайте, что врачами им больше не быть, пациентку я заберу у них в течение недели, а вы, никчемный молокосос без имени и без карточки, очень скоро останетесь и без карьеры, которая разобьется вдребезги о скалы контрактного права!

Мэтью опешил. К лицу уже начал приливать жар, но тут до него дошло, что Примм хочет вывести его из равновесия. Точнее, он на это рассчитывает. Мэтью проглотил ярость, выждал несколько секунд и сказал:

— Вы перегибаете палку, сэр. Пациентку вы не заберете, потому что ни одно из существующих заведений подобного рода не может обеспечить ей таких условий. Да и ваш клиент не одобрит перевода, верно?

Примм не ответил. Он вновь обратился в недвижную статую, подобную богине Фемиде.

— Если у меня есть еще три минуты, — продолжал Мэтью, — позвольте потратить их с пользой. Пожалуйста, взгляните вот на это. — Он открыл саквояж, достал оттуда последний номер «Уховертки» со статьей об убийстве Пеннфорда Деверика и положил его на стол перед Приммом:

— Ваш клиент, хоть и очень добр по отношению к вышеупомянутой особе, может быть причастен к убийству.

— Масочник? — Губы Примма скривились так, что их стало почти не видно за носом. — Что за бред?

— Это не бред, сэр. Ваш клиент вполне может быть этим самым Масочником. Который, между прочим, совершил уже три убийства. Вашего клиента зовут Эндрю Кипперинг?

— Простите?

— Да, этот приемчик мне тоже известен. Потянуть время и подумать. Если мистер Кипперинг — ваш клиент, сэр, он мог убить троих человек. Я хочу выяснить почему и смею полагать, что установление личности таинственной пациентки Уэстервикской лечебницы поможет мне найти мотив. Вы так не думаете?

— Я думаю, — ответил адвокат, — что по вам Уэстервик плачет.

— Вы только что узнали, что ваш клиент может быть убийцей. Неужели это не имеет для вас никакого значения?

— Единственное, что имеет для меня значение, сэр, — это доказательства. — Примм выпятил подбородок. — Известно ли вам, что это такое? Не домыслы, не фантазии, а доказательства? Много лет я служу закону и воплощению справедливости, что стоит за моей спиной, и считаю, что доказательства суть альфа и омега моей профессии. А у вас доказательств нет, сэр. Поэтому я настоятельно рекомендую вам вернуться в Нью-Йорк и забыть об упомянутой пациентке, а я тем временем разберусь с врачами — пусть и действующими из лучших побуждений, но совершенно безграмотными в юридических вопросах.

Убедившись, что Примм закончил тираду, Мэтью тихо произнес:

— Ей ведь можно помочь. Сейчас она полностью закрылась в себе и сидит целыми днями в полном одиночестве. Вряд ли ей это на пользу.

— Ах, так вы теперь еще и доктор?

— Я лишь хочу знать ее имя и историю.

— С тем же успехом можете попросить луну спуститься с небес и сыграть вам на скрипке.

— Я искренне надеялся на ваше содействие, — сказал Мэтью. — Но раз вы отказываетесь, мне придется обойти с этим портретом все трактиры, постоялые дворы и церкви Филадельфии — хоть кто-то да должен ее знать. Я узнаю ее имя и историю, даже если для этого мне придется всю ночь ходить по улицам города.

— Ах так. Что ж, полагаю, мне действительно лучше вам помочь — раз вы так страстно этого желаете. — Примм улыбнулся, будто его полоснули бритвой по лицу, взял в руки портрет и порвал его сначала пополам, а затем в клочки. Мэтью бросился было спасать то, что осталось, но не успел. Обрывки портрета посыпались из рук Примма. — Вот и славно! Теперь сможете лечь спать пораньше.

Глава 40

Мэтью стоял на улице, возле конторы Примма, и гадал, куда податься дальше. Повезло еще, думал он, что самодовольный секретарь не выпроводил его за дверь пинками…

Интересная штука: когда он потянулся к столу за номером «Уховертки», Примм первым схватил газету. Его змеиные глаза-бусинки посмотрели на Мэтью с вызовом: мол, попробуй отбери. Стало быть, он не хочет, чтобы газету кому-то показывали. Это о чем-то говорит.

Но вопрос остается: куда теперь?