Королева Лис

Лунас резко встал с дивана и, собираясь прогуляться по ночному Лауну, подошел к хрупкой на вид двери, надежно защищенной синеватыми рунами, но вдруг заметил на полу золотой блик. Шамадорец поднял небольшую вещицу с круглым ободком, видимо, оброненную Лиар, и застыл, пытаясь не захлебнуться нахлынувшими чувствами. Лунас увидел маму и, возможно, счастливейший момент в его жизни, запечатленный на цветном изображении, сотканном из паучьей пряжи. Накатило ощущение безысходности, а следом презрение к отцу, которого он винил в смерти матери. Лунасу было всего восемь лет, но он прекрасно помнил, как мама поддержала безумную инициативу мужа в изучении смертельно опасного могильного вируса, от которого сама и погибла. Все вокруг, включая Вермона, утверждали, что он самый талантливый ученый-алхимик в истории, но никакие его исследования не помогли изобрести средство для спасения Элианы. После он провалился в депрессию, обильно заливаемую мандрагоровой настойкой, длительное время скрывался от мира и даже от собственных детей в подвальных лабораториях, среди колб и реагентов, одержимый созданием чудодейственного лекарства, что не удалось еще никому со времен Вер-Шительной Войны. К счастью, Семперы были одной из богатейших и влиятельнейших семей алхимиков, поэтому детям, ставшим практически сиротами, не пришлось долго испытывать нужды в материальных благах. Их, оборванцев, отыскала бабушка Са́фия и сбагрила в педантичные руки профессоров благородной аргенумской академии Но́убл на время, щедро оплаченное звонкой монетой. Лиар была слишком мала, чтобы осознать предательство отца и понять, что их заточили в золотую клетку, запретив использовать дар под страхом телесных наказаний. Лунас ненавидел это место всей душой и бунтовал, как сражавшийся за права угнетенных магов мятежник, пока однажды Вермон не вернулся за своими отпрысками. После долгих лет отшельничества и позора его утвердили в должности верховного советника Шамадора по алхимическим вопросам, и отец перевез их в Лаун. Вермон уверял, что стал взрослее, мудрее, опытнее и понял, что в жизни нет ничего важнее семьи. Лунас ему поверил, но на деле отец так и не отказался от идеи найти лекарство – пропасть между ним и сыном только росла.

Лунас напряженно разглядывал этюд одиннадцатилетней давности. Он прекрасно помнил тот день – они отмечали юбилей матери. Ей исполнилось всего тридцать лет. Парень сомневался, стоит ли касаться изображения, поблескивающего легким золотым напылением. «Паутинки», как их называли в быту, переносили коснувшегося их в момент прошлого, запечатленный ара́ниями – алхимическими устройствами, похожими на пауков. Лунас шумно вздохнул и все же приложил ладонь к изображению, почувствовав шершавость тенет, прежде чем его сознание перенеслось.

Рядом с фамильным поместьем под согревающим солнцем стояло семейство из четырех человек, улыбающееся и счастливое. Отец с густой копной каштановых волос, вьющихся на концах, и симпатичной бородкой улыбался, а его серебристо-серые глаза, как у дочери, искрились радостью. Лунас чувствовал терпкий запах новых кожаных штанов, в которых щеголял отец, и щурился от его белой рубашки, украшенной на рукавах вышивкой семейного герба дома Семперов – золотого феникса, распахнувшего крылья. Вермон был совершенно не похож на потрепанного жизнью мужчину, которого сейчас Лунас привык изредка встречать в их особняке. Только символ солнца все годы неизменно висел на шее отца. На его плече сидела маленькая Лиар в молочном кружевном платье, как у Элианы, с роскошной золотой птицей на юбках. Лунас остановил взгляд на маме, которую держал за руку. Он всем нутром ощущал ласку и нежность прикосновения женщины, обладавшей уникальной красотой, которую не могло в полной мере передать ни одно изображение. Она стояла слева от мужа и буквально излучала уют и тепло. Ее пышные светлые волосы походили на мягкий солнечный свет, а в аквамариновых глазах смешались голубое небо и зеленоватое море. Лунас гордился, что унаследовал этот цвет.

Действие «погружения» закончилось. Юноша проморгался, возвращаясь в сумрачный зал из ясного дня. Песчинки времени в старинных часах над камином гостиной стремительно осыпались, будто тающий мираж. Утягивая за собой мантию закатного света, солнце скрылось за грозными горными вершинами, припорошенными снегом. Лунас яростно надавил на паутинку. Она отозвалась, и он опять оказался рядом с матерью.

И вновь счастливый момент сменился реальностью. Напряжение скопилось на кончиках музыкальных пальцев Лунаса, когда он, наконец, очнулся от дурмана: к опасному погружению быстро привыкаешь. Часто безумцы застревали в своих воспоминаниях, теряя счет времени, не питаясь и не заботясь о сне. Заканчивалось это всегда печально.