Королева острова

– Конечно нет. Разве все мы не смешанной крови?– Черты его лица смягчились, напряжение ушло.– Она красивая, с сильным характером. Иногда я завидую Катарине: она представляет, чего хочет. И поскольку мы не знаем, что родит день завтрашний[73], возможно, так лучше.

Печаль в голосе Ди-Пи тронула меня. Я не обрадовалась, но теперь чуть лучше его понимала.

– Отведи меня к своей семье, Саймон.

Мы пошли по длинному коридору. На стенах, как в Обители Келлса, красовались портреты семьи, мужчин и женщин. В конце, в золотой раме, висел портрет женщины – Катарины.

Я опустила ладонь на руку Саймона.

– Погоди чуток.

Ее глубокие орехово-зеленые глаза смотрели храбро, даже царственно. Небольшая ямочка на подбородке выглядела благородно.

– Это прекрасно, Саймон.

Словно заново научившись дышать, он широко улыбнулся, а затем повел меня в гостиную.

В большой комнате с молочно-белыми стенами на диване растянулась Катарина; на ней было серебристое платье, как на картине. Подол свисал до пола, кружева закрутились вокруг лодыжек.

Это явно влияние Шотландии. Возможно, даже Лондона.

– Мама Томас, вы пришли! Наш повар приготовил чудесные лакомства.

На низком столике перед диваном стояли золотые тарелки с маленькими коричневыми пирожными круглой формы, пахнущими имбирем и патокой.

Изысканное угощение.

Катарина хотела произвести на меня впечатление. В знак благодарности я охала и ахала.

– Не стоило так стараться.

– Ничего страшного. Отец сказал, что вы привыкли к такому и ужинали с королевскими особами.

– Келлс любит преувеличивать.

Она сморщила нос, крючковатый, как у моего па, отчего на подбородок ее упала тень.

– Он всегда говорит мне правду. Почти всегда.

Ее голос звучал так напряженно, что это нельзя было скрыть. Как она справлялась с правдой, с черной матерью, ей незнакомой, и с белой, которую знала?

Можно ли просто сказать «сожалею»?

Сожалею, что я тебя отпустила?

Сожалею, что ты не белая?

Сожалею, ты не знаешь, что такое борьба и гордость чернокожих, что такое быть ими, жить их жизнью?

Катарина снова улыбнулась.

– Папа говорит, вы разбогатели благодаря своему предприятию. Одна только ваша шляпка со всеми этими перьями стоит очень дорого. Похоже на что-то из магазина Уилла Кларка на Вигмор-стрит в Лондоне.

Возможно.

Томас Кинг все еще снабжал меня шляпками.

Ди-Пи, склонившись к ребенку, скорчил ей рожицу и тем самым напомнил мне Томаса с Фрэнсис, Элизой или даже Энн.

– Это Генриетта, мисс Долли, наша первая девочка.

– Мне четыре, мэм. – Для ребенка она говорила гладко, даже безупречно. – Папа зовет меня Хенни.

Поймав взгляд Ди-Пи, я увидела ту же гордость, с какой мой па смотрел на меня, когда называл Долли. Я почти… прослезилась. После Доминики я его больше не видела. Поговаривали, он умер в своей любимой Ирландии много лет назад. На Монтсеррат я так и не попала, левая и правая стороны плантации исчезли.

Забавно, как мелочи напоминают о прошлом. Утерев влажную щеку, я прочистила горло.

– Зови меня бабушкой, если вы не против… Саймон, Катарина?

Моя дочь нахмурилась, но кивнула.

– Я все гадала, почему порой чувствую себя другой. Теперь я знаю. Вы – моя мать, та, что меня родила.

Ее голос прозвучал обвиняюще – мягко и вместе с тем пронзительно, будто я ступала по осколкам стекла.

– Папа сказал, это его вина, что он меня забрал, но я уверена: у вас были свои причины со мной расстаться. – Ее жесткие слова обжигали гневом. Я почти почувствовала, как кровь потекла на пол. Самая крепкая мятная настойка не смогла бы очистить ковер.

Я встала и прошлась по комнате, снова ахая и охая от восхищения.

– У вас прекрасный дом.

На лице Катарины отразилось облегчение. Она поднялась и обняла свою хорошенькую дочь в желтом платье. Кожа у девочки была белая, точно бумага, волосы кудрявые, перевязанные розовой лентой. Обе могли бы спокойно прогуливаться по улицам Лондона. Сошли бы за белых, словно в них не было ни капли моей пролитой крови.

Затравленный взгляд Катарины подсказывал: она бы хотела, чтобы ее и не было.

Мне было больно видеть ее страдания. Я снова смогла дышать лишь после того, как она взяла Генриетту на руки.

– Надеюсь, все мы подружимся.

Моя дочь подошла к Ди-Пи и поправила ему галстук.

– Для начала позвольте моему мужу помогать вам в сделках. Он лучше Коксолла.

Торжествующе улыбаясь, она взяла Ди-Пи под руку, будто что-то выиграла, да только тут никто не соревновался.

Сосредоточившись на этом, я держала язык за зубами, думая о крошке Катарине – когда-то в Лондоне она ложилась спать в поисках ответов, как я искала их у звезд. Невзирая на прошлое, мне нужно было помочь той малышке, которая еще жила в ней, в Хенни и во мне, помочь им понять, что мы можем победить такими, какие есть.

Демерара, 1802. Путь

Снова отказ. Снова честное предложение покупки пустующего участка земли было отвергнуто плантатором, а ведь он даже не планировал его осваивать.

Мы с Томасом Кингом стояли у выбранного мной участка на берегу.

– Ненавижу приносить вам плохие новости. Сначала из Лондона, теперь это. Мне так жаль, мисс Долли.