Королева скелетов

А происходило действительно нечто интересное. Монах пустил чашу по кругу. Четверка запереглядывалась, а затем начала пристально изучать меня. На душе сразу стало нехорошо. Вот стою и чувствую себя вещью, выставленной на витрине магазина, а черные балахоны напротив пытаются понять, куда меня такую красивую, да умную приспособить?

Похоже, придумали. Второй указал на пробирку, махнул рукой, пробирка ожила, задергалась. Я выпустила её, и она поплыла к монаху. Скрылась в складках плаща, и скоро оттуда во все стороны прыснули разноцветные лучики.

Лекарство! Я облизнула пересохшие губы. Неужели, лекарство?

– Вернешься сюда завтра, – голос у монаха тягучий, слова ложатся медленно и тяжело, – пойдешь с нами. Своим скажешь, что на месяц уходишь.

– Лекарство?

– Получишь сейчас.

Что же, ожидаемо. Странно, что оговорен срок моего отсутствия. Подобная щедрость настораживает.

– Что от меня потребуется?

– Нам нужен свой человек здесь, – в голосе монаха чувствуется усмешка. Его забавляет мой деловой подход, – ты нам годишься.

Даже так. А месяц – это на обучение?

– Мне будет непросто исчезнуть на такой срок, чтобы меня не искали.

Пусть не только у меня голова болит.

– Экспедиция в горы Китая подойдет?

Насмешка в голосе плещется через край.

– И еще подтверждение.

Наглеть, так наглеть. Если я не застану исцеления Сережика, то не хочется потом мучиться в догадках.

– Обеспечим. Возьми с собой телефон, – в голосе чувствуется раздражение.

Ого. Монахи, знающие о телефонах и говорящие на русском языке… Странно все это и непонятно.

– Держи.

Переливающаяся всеми цветами радуги пробирка плывет ко мне.

– Принимать на закате и на рассвете по восемь капель.

Беззвучно повторяю, чтобы запомнить. Восемь – по числу лет. Тут легко догадаться. Отрываю взгляд от лекарства.

– Спаси…, – благодарность застревает в горле. Дорога пуста. Вокруг лишь темный лес, и около ног сиротливо мерцает свеча.

Хм, до завтра что ли?

Дорога домой показалась в два раза короче. Пробирка с лекарством жгла карман, придавая сил, и плевать было на ноющие руки, промокшие джинсы, подрагивающие от напряжения ноги и дурную с недосыпа голову. Меня вела звезда по имени «Сережик», мой любимый мужчина, ради которого я только что нанялась на работу к четырем монахам.

Сердцем чувствовала, что месяц – это только начало. Жизнь делала не просто крутой поворот, она изгибалась мостиком, предлагая мне сигануть с трамплина вниз головой. «Экспедиция в Китай», ха-ха. Верим, как же. Но легенда не лучше остальных, пришедших мне идей.

Оставалось решить, посвящать кого-нибудь в тайну или? Все же или. Рисковать я не могу. Кто знает способности моих будущих работодателей. Подозреваю, они не ограничиваются одними летающими чашами.

День пролетел со скоростью заполошной птицей, рванувшейся из-под моих ног в лесу. На рассвете я была в больнице, дрожащей рукой отмеряя восемь капель. Мысль, что лекарство не сработает или еще хуже окажется ядом, пиявкой впивалась в сердце. Если, если… Как тяжело принимать решение, если тебе всего лишь двадцать один год, и ты боишься навредить любимому человеку.

– Викусик? – удивленные глаза толком не проснувшегося Сережика.

– Т-с-с, – киваю на спящих соседей, – Викусик принесла лекарство.

Братик понятливо кивает. Он – умный ребенок и никогда не капризничает, даже когда ему делают очень болезненные уколы.

– Ты поправишься, вот увидишь, обязательно поправишься, – обещаю больше себе, чем ему, – и мы сходим в зоопарк.

Сережик улыбается. Зоопарк он любит. Московский – один из лучших в стране и там можно провести хоть целый день.

– Держи.

Протягиваю чайную ложку. Сережик выпивает капли. Прислушивается к себе.

– Вкусно, – удивляется, – сладкое, как конфета. Нет, не так. Как радужная конфета. Тебе его феи сделали?

Я загадочно улыбаюсь, внутренне поражаясь проницательности братишки.

– Почти.

Почти феи в черных таких балахонах. Осталось только стрекозиные крылышки приделать.

Сережик сладко зевает, и я тороплюсь уйти.

– Спи, солнышко. До вечера, – целую в макушку.

– Викусик, – шепот останавливает меня, – ты не сразу исчезнешь?

Холод сжимает сердце.

– Ну, что ты, конечно, не исчезну. Обещаю, – ложь дается легко.

Сережик с облегчением улыбается, только в глазах таится тревога за меня.

Сглатываю комок и почти выбегаю из палаты. Без сил прижимаюсь лбом к холодной стене коридора.

Прости, малыш, но это все ради тебя.

Хлопоты, о, эти благословенные хлопоты отвлекающие от дурных мыслей. Работа – написать заявление на отпуск. Начальство поворчало, но отпустило.

Домой – собирать вещи. Получить звонок от мамы с радостной новостью – Сережику неожиданно стало лучше.

– Пока ничего не ясно, – торопливо заикаясь, говорит она, – но врачи сами в недоумении от улучшения.

Бросить собирать вещи. Расплакаться. Поцеловать пробирку и наобещать кучу всяких глупостей монахам.

Успокоиться. Убедить себя, что это исцеление уже оплачено мною, допустить черную мысль, что сама еще пожалею об этом. Усмехнуться – пусть так, ради моего мужчины мне ничего не жалко, и это не пустые слова.