Королева в тени

Моя любовь к Томасу существовала, вне всяких сомнений; это было настоящее чувство, любовь юной девушки, переполняемой возбуждением и мыслями о флирте, мой первый опыт сильного желания и чисто физического нервного трепета, когда достаточно известный и уже зрелый мужчина целовал мне пальцы и просил стать его женой. За мной ухаживал, меня добивался, тайно и целенаправленно, – что было особенно заманчиво для моей юности – поклонник обаятельный и внешне привлекательный, хотя и неспособный на романтические признания. Как я могла устоять и не влюбиться в него? Я сделала выбор и осталась с ним, хотя могла легко отвергнуть его, и наше взаимное влечение только углублялось в ходе совместной жизни и после рождения наших детей.

Но Нед… Ах, этот Нед! Как он ехал по улицам Бордо, такой блистательный, ослепительный в своем великолепии – настоящий победитель, завоеватель, настоящий принц! Что это было за чувство, которое при виде его заставило мое сердце трепетать в такт барабанной дроби, сопровождавшей это шествие? Эта любовь ошеломила меня, застала врасплох. Ее было не объяснить ни юным легкомыслием, ни флиртом, ни чарами его обаяния. Хорошо это или плохо, но я знала Неда всю свою жизнь со всеми его недостатками и деспотичными замашками. Это новое чувство было зрелым и глубоким, оно предполагало определенные права и обязанности; здесь я сознательно принимала его недостатки – так же, как и он принимал мои. Когда я ждала его на ступенях собора, держа за руку нашего сына, я испытывала в душе и в сознании мощный подъем, сладкий и горький одновременно. И надеялась, что это ощущение уже никогда не покинет меня.

Так что же это было, что поразило меня с внезапностью летней простуды? Когда Нед вернулся с войны, словно ниоткуда возникла новая связь, сильное желание обладать им и принадлежать ему. Физическая необходимость быть им востребованной. А также страх перед своим одиночеством и отчаянием, если бы он вдруг погиб от удара меча какого-нибудь непонятного безликого рыцаря на поле боя.

Когда-то я любила Томаса.

У меня было подозрение, что я еще не в полной мере испытала всю мощь этого чувства, которое Нед зажег во мне столь необъяснимым образом. Я боялась этого. И я этого страстно желала.

Я наклонилась к нему и поцеловала в лоб. Он был дома, и он был моим. Он не станет возражать против моей щедрой любви и заботы, которой я его окружу. До следующего сражения, по крайней мере.

У меня наконец открылись глаза. Бесконечные радости любви были отодвинуты в моих мыслях большими сложностями, которые заслоняли собой все остальное. Давно пора, как сказал бы сэр Джон Харуэлл, наш педантичный и аккуратный канцлер, если бы не его легендарная учтивость. Я давно должна была увидеть, к чему все идет, но до сих пор была слепа.

Триумф при Нахере был таким же зыбким и обманчивым, как предрассветные сумерки. Все для нас складывалось крайне плохо. Конечно, ничто не могло затмить блистательность той победы, однако в конце года на короля Педро Кастильского было совершено покушение, в результате которого он был убит. Соответственно, его долг нам остался невыплаченным, а в Кастилии удобно обосновался его незаконнорожденный названый брат Энрике Трастамара. Таким образом, и сама война, и все переговоры Неда оказались напрасными и привели лишь к недовольству в Аквитании и немыслимому опустошению нашей казны. Нашему альянсу с Кастилией пришел конец, а оказавшийся у власти Энрике тут же вступил в военный союз с Францией, где перед этим трагически погиб все еще пребывавший в английском плену король Жан, причем выкуп за него так и остался невыплаченным. Его преемник, король Карл Пятый, не хотел отказываться от французских посягательств на Аквитанию. Для него подписанный при Бретиньи мирный договор ничего не значил. Будучи не настолько силен, чтобы выступать против нас в открытом сражении, он начал действовать иначе, подбивая на предательство и без того уже неспокойных гасконских дворян, вернувшихся домой после кастильской кампании с пустыми руками, отчего их лояльность к своему вездесущему английскому правителю сильно пошатнулась и повисла на волоске.

Мы все понимали, что однажды, собрав достаточно сил, французский король Карл заявит серьезные претензии на Аквитанию. Это был только вопрос времени – не «если», а «когда». Фактически Договор в Бретиньи оказался похоронен.

Какими приветливыми старались казаться наши гасконские лорды! Как предательски лживы были их улыбки! А между тем, склоняясь перед нами, они посылали своих гонцов в Париж с предложением, чтобы в обмен на их измену Франция заплатила их долги, переманив их на свою сторону. Я должна была это понимать. Как и Нед. Война и налоги выжали из дворян буквально все. Но мы были не в состоянии дать им какое-то послабление. Наши сундуки были так же пусты, как и их. А на нашей слабости свой урожай собирали французы.