– Ну хорошо, и что с того, что он был немец?
– А ты как думаешь, Хакима? Франция воевала с Германией.
– А, понятно. Они должны были убивать друг друга, а вместо этого встречались. Но ведь если бы все так делали, войны больше и не было бы. Как в том репортаже, помнишь, где показывали, как евреи и палестинцы живут вместе и вместе едят, а не так, что евреи всё время убивают палестинцев…
Солнце покашливает:
– А дней через десять после их первой встречи Невер стали бомбить.
– Немцы. – Хакима делает вторую попытку.
– Нет, союзники.
– Это кто?
– Союзники Франции.
– Но почему?
(Это явно выходит за рамки программы шестого класса.)
– Потому что они старались освободить Францию. Но от бомбёжки погибло и много мирных жителей. В общем, через пару месяцев Невер был освобождён.
– Союзниками?
– Да, союзниками.
(Хакима: вздох облегчения, довольна, что хотя бы тут разобралась.)
– И разумеется, – продолжает Адриена, – всех, кого нашли, поубивали прямо на улицах.
– Э… немцев?
– В том числе, но ещё и французов, которые сотрудничали с немцами – или кого подозревали в этом. Они убили и друга Маргариты.
– Ну вот! – вскрикивает Хакима. – Так я и знала. Я так и думала, что это грустная история. Хорошо, что они её не убили, – вон ведь она старенькая на той фотографии!
– Нет, женщин так не убивали.
Но Солнце знает, Астрид знает, и я тоже знаю, что они с ними делали вместо этого.
– Женщин, которые спали с немцами, брили наголо, – бормочет Адриена. – А потом выводили перед всеми на посмешище. И её тоже…
Она скидывает листики от клубники и сырные корки в другую тарелку, допивает шампанское со дна, где уже почти нет пузырьков.
– И поскольку нас с Люсиль тоже подозревали, то и с нами сделали то же самое.
– Как! Но это же несправедливо! – восклицает впечатлительная Хакима. – Вы, вы же ничего не делали!
– Хакима, – ворчит Солнце, – это несправедливо даже к тем, кто «делал» что-то.
Адриена кивает.
– И вот мы тощие, лысые, опозоренные. Выйдешь из дома – всюду оскорбления. Едва знакомые люди кричали нам самые жуткие вещи. Стыд, вечный стыд. Нелегко было, знаете ли.
– Да, – горячо говорит Астрид. – Мы знаем.
Она права, это не то же самое, но мы знаем.
– Мы заперлись под землёй, в подвале родителей, пока не отрастут волосы. Это не так ужасно, как кажется, мы играли в разные игры втроём. И стали ещё ближе, чем раньше.
– Хорошая стратегия, – говорю я. – Союз – это сила.
– Через год мы вышли. Но нас всё равно узнавали и оскорбляли по-прежнему. Пришлось уехать.
– В Америку?
– Нет, сюда. Тётя сказала нам, что в замок Стомагил ищут двух смотрителей. Вместо этого мы предложили им трио из сестёр, прекрасное во всех отношениях. Они согласились. Мы переехали сюда, здесь и остались.
– И так уже семьдесят с лишним лет?
– Да. В итоге мы работали вместе, как всегда и хотели.
Она откидывается на спинку стула и мирно созерцает люстру.
– Но вдали от настоящего мира, – шепчет Астрид-сама-деликатность. – Вы же в него не вернулись.
– Ох, настоящий мир, всё, что он мог нам предложить… Непросто оправиться от оскорблений и унижений. И от войны непросто. Хочется залезть под кровать и больше никогда не вылезать, понимаете?
– Да, прекрасно, – тихо произносит Кадер.
– А вы четверо – я слышала про вашу историю по телевизору, – переменила тему старая дама. – И была тронута.
Последние слова она произнесла сдержанно, как будто немного боялась признать, что её может что-то растрогать.
Уже позже, собираясь на ночлег, – Адриена предложила нам кровати сестёр, но это было бы странно, уж лучше в своих палатках, – я подхожу к ней и говорю немного дрожащим от волнения голосом:
– Адриена, ваша… ваша младшая сестра… Как вы думаете, он… он ею манипулировал? В смысле, тот немец? Думаете… думаете, он принуждал её, ну, так как был сильный и всё такое… мог доставать еду… в общем, был из тех, у кого власть?
– Да нет. Она просто любила его. Ничего плохого в том не было. Он был очень добрым.
– Но ведь в определённых обстоятельствах мужчины, бывает, пользуются своим положением.
– Конечно, так бывает. Бывает.
Я представляю, как юная неверская девушка бросается в объятия своего возлюбленного немца где-то в поле, – всё, разумеется, как в чёрно-белом фильме, ведь это было давно. А того немца потом убивают. Он лежит в луже крови, которая струится из дыр на его шинели. И кровь чёрная, как в чёрно-белом кино.
И всё-таки они не имели права.
Бывает, что вы просто не имеете права оказаться в одной постели, и всё тут.
Например, если, скажем, педагог спит со своей ученицей, по французским законам его могут наказать.