Королевский променад (СИ)

— Ну… у морских жителей гаремы… — неуверенно протянула Люси. Сама она пропадала в лесу не только из-за дружбы с фавнами; ее ждал лесной дух, воплощенная суть Западного леса, высокий, золотоволосый и золотоглазый, с черной, как первозданная тьма, кожей. Королева Люси, как и ее сестра, отвергала предложения принцев одного за другим, но не потому, что те ей не нравились. Она их не видела, не замечала — ведь при входе в лес ее встречал теплый искрящийся взгляд существа, помнящего становление самой Нарнии.

Он не вспомнил Люси, когда четверо древних монархов прибыли помочь Каспиану. Древний дух озлобился, одичал; пробужденный Асланом, он защищал Люси, двинув в бой целый лес — но больше ее не любил, он ее не помнил, а когда та, стоя рядом с Львом, окликнула его, не соткался из теней черный силуэт, не блеснул золотой взгляд. Лес пробудился, но не был прежним.

— Его больше нет здесь, Люси, — проговорил Аслан. — Но в моей стране находится истинный Великий лес, и когда-нибудь ты войдешь в него. Помни, что даже не помня тебя, он тебя защищает.

Потому Люси было так сложно решить в конце путешествия «Покорителя Зари», вернуться ли в Англию или отправиться дальше, в страну Аслана. Не будет ли промедление предательством по отношению к ее любимому?

— Это твое решение, Люси, — ответил Лев. — Он будет знать о том, что ты могла прийти к нему сейчас. Но в моей стране нет времени, и тысяча лет ожидания равна мгновению, и мгновение длится века. В твоем мире тебя ждут брат и сестра. Эдмунд последует за тобой, куда бы ты ни пошла, и отправившись в мою страну, ты заберешь и его.

— Я не могу решать… за него, — прошептала Люси.

— Можешь и должна, — Аслан смотрел на нее ласково. — И ты уже решила.

— Это было верное решение? — тоскливо спросила Люси.

— И да, и нет. Люси, это твое решение.

— Скажи ему, что я приду, — торопливо сказала она. — Скажи, что я думаю о нем.

Сьюзен знала об отношениях братьев и сестры, но сама так не могла. Ей нужен был человек, непременно человек, но в своем мире люди оказывались слишком пресными. В них не было ни тайн, ни величия, а еще Сьюзен начинала стыдиться того, что у нее эти тайны и величие были, она не могла принять это знание, как сделали профессор и ее братья и сестра, не могла смириться с тем, что здесь она не проживет жизнь, а просто подождет, пока Нарния не призовет ее снова.

Сьюзен стянула с Глозеля рубашку и замерла, разглядывая шрамы и татуировки, потом подняла руку, выронив рубашку на пол, и провела пальцем по самому глубокому рубцу на сгибе плеча и шеи.

— Тебе пытались отрубить голову? — спросила она.

— Откуда ты знаешь? — нахмурился Глозель. — О, так ты наугад сказала. Проклятие.

— Расскажешь потом, — она коснулась татуировки. В отличие от шрамов, разрисованная узорами и письменами кожа казалась гладкой. — А это…?

— Из Тебефа. Я жил в нем четыре года.

— Священный знак Таш, — Сьюзен присмотрелась к вытатуированному на груди схематичному изображению храма и жертвенника, вспомнила, что на таком тархистанцы приносили человеческие жертвы, но не вздрогнула даже. — Ты служил ей?

— Тархистанские войны из корпуса Ташбаана никогда не приняли бы меня командующим, не стань я отчасти одним из них, но я всегда служил королям, а не богам, — отозвался Глозель, глядя на нее сверху вниз. Его удивляло, что Сьюзен совершенно не стеснялась собственной наготы, но и не вела себя нарочито безразлично, что выдавало бы ее волнение. Нет, Сьюзен настолько была уверена в себе и собственной безопасности рядом с ним, что не ощущала и тени стыда или смущения.

— А сейчас? У тебя нет короля. Ты перешел в американскую армию, а Питер тебе не король, ты никогда не был нарнийским лордом.

— Ты моя королева, — сказал Глозель, и Сьюзен провела ладонями по его рукам от кистей до плеч и обняла.

Сьюзен много раз обсуждала с подругами их истории и теоретически знала, чего ожидать от собственного тела, но не почувствовала ни описанного ими под смущенное хихиканье жара в животе, ни потери разума от страсти. Были тепло и нежная дрожь, почти незаметная, и чувство, что кожа стала совсем тонкой, словно растаяла от прикосновений его рук, из-за чего все происходящее ощущалось сильнее. Он тысячи раз накрывал ее ладонь своей, когда шел с ней по проспектам или сидел рядом в университетской библиотеке, но сейчас, когда он переплел с ней пальцы, заводя ее руку за голову, по коже до локтя пробежали мурашки. Сьюзен помнила, что ей рассказывали — парни сразу тянутся к груди, пользуясь тем, что теперь можно, но у него явно были другие предпочтения: зажав одну ее руку в своей и ей же приподнимая ей голову, он положил вторую ей на горло, чувствуя пальцами, как бьется жилка. Он больше подходил Сьюзен, чем сама Сьюзен, и не могло быть иначе; Аслан, открыв для нее и ее братьев и сестры созданный им мир, сломал жизни всех четверых, обрекая на одиночество в собственной вселенной. Впрочем, не Сьюзен было жаловаться — ей самой он сделал царский подарок: не случайно же Глозель отправился именно на поле боя, в определенный момент времени, причем один.