Крестоносцы одержали победу, но обошлась она дорогой ценой. Если бы Робер д’Артуа не помчался так безрассудно в Мансуру, возможно, они достаточно бы собрались с силами, чтобы попытаться атаковать город позже, хотя франкам пришлось бы иметь дело с более эффективными военными орудиями, чем те, какими располагали они сами. Но в сложившейся ситуации уже ничего нельзя было поделать. Она зловещим образом напоминала обстоятельства Пятого похода, когда христианская армия, захватив Дамиетту, была вынуждена остановиться близ того же самого места и в конце концов отступить. Людовик не рассчитывал на лучший исход, если только подковерная борьба при дворе султана не заставит каирское правительство предложить ему приемлемые условия. Тем временем король укрепил лагерь и усилил понтон. Это было мудрое решение, ибо через три дня, 11 февраля, египтяне атаковали снова. С юга к ним прибыли подкрепления, и они почувствовали себя сильнее, чем прежде. Состоялась одна из свирепейших битв на памяти жителей Утремера. Вновь и вновь мамлюки налетали на христиан, обрушивая на них град стрел на ходу; вновь и вновь Людовик удерживал свои войска, пока не наступал нужный момент для контратаки. Карл Анжуйский на левом фланге и бароны Сирии и Кипра в центре твердо стояли на своих позициях, но остатки тамплиеров и французские дворяне с правой стороны центра дрогнули, и сам король вынужден был броситься им на выручку, чтобы не потерять контакт с левым флангом. Великий магистр Гийом, потерявший глаз в Мансуре, лишился и второго и умер от этой раны. В какой-то момент Альфонс, граф Пуату, охранявший лагерь на правом фланге, попал в окружение, но его спасли повара и женщины, служившие при лагере. В конце концов мусульмане выбились из сил и в полном порядке отступили в город.
Восемь недель король Людовик прождал в лагере перед Мансурой. Переворот в Египте, на который так надеялись франки, так и не произошел. Вместо этого 28 февраля в египетский лагерь прибыл Туран-шах, сын покойного султана. Услышав о смерти отца от мачехи, он сразу же выехал из своей столицы в Диярбакыре и без промедления поскакал на юг. Три недели он провел в Дамаске, где его провозгласили султаном, и добрался до Каира в конце февраля. Его приезд в Мансуру послужил египтянам сигналом к возобновлению борьбы. Он велел построить эскадру легких судов, которые доставили в низовья Нила на верблюдах. Там их спустили на воду, и с их помощью египтяне начали перехватывать транспорты, доставлявшие продовольствие в лагерь крестоносцев из Дамиетты. Более восьмидесяти франкских кораблей попали в руки неприятеля один за другим, а 16 марта крестоносцы за один раз потеряли целый конвой в тридцать два корабля. Вскоре им начал угрожать голод. За голодом последовали болезни, дизентерия и тиф.
В начале апреля король Людовик понял, что должен любым способом вывести армию из пропитанного миазмами лагеря и отступить в Дамиетту. Теперь он в конце концов заставил себя вступить в переговоры с неверными и предложил Туран-шаху обменять Дамиетту на Иерусалим. Но было уже слишком поздно. Египтяне понимали, насколько шатко его положение. Когда они отвергли его предложение, Людовик созвал офицеров, чтобы обсудить возможность отступления. Они умоляли его самого ускользнуть вместе с личной гвардией в Дамиетту. Но король гордо отказался оставлять своих солдат. Было решено, что больных погрузят на кораблях вниз по Нилу, а боеспособные вернутся той же дорогой, по которой пришли.