Королевы Нью-Йорка

Возможно, я и правда немного перепила прошлой ночью. Если перебрать веселый хоровод воспоминаний, смутно всплывают разные эпизоды: я блюю в мусорное ведро, я танцую на комоде и ору: «Отсоси, Абель Пирс!» Гордиться тут нечем. Но, послушайте, на дворе новый день, и сегодня все-таки первый день репетиций. Начну с чистого листа. Буду тупо игнорировать все эти шепотки, вроде «Эверет у нас знает, как гульнуть от всей души» и «о господи, она в этой же футболке была в пятницу? Как ей удалось рвоту отстирать?» (Молния: это не та же футболка – у меня есть несколько похожих остромодных топов.)

– Ты была просто умора, – выразительно произносит Рэй, будто подражая Реджине Джордж из «Дрянных девчонок».

– Ясно-понятно.

Я перебрасываю хвост через плечо, спускаюсь по лестнице и устраиваюсь рядом с любимым парнишкой, у которого такие симпатичные ямочки на щеках. К счастью, он даже не думает напоминать мне о моих пьяных выходках.

– Классно выглядишь, Хоанг, – шепчет Чейни.

Я торжествующе улыбаюсь самой себе. Значит, он заметил. На мне любимый сиреневый топ-труба и черные легинсы. Через несколько недель мне предстоит вырядиться в китайца из 1922 года, придуманного белым мужчиной из 1967 года, но по крайней мере сейчас можно одеться во что-то сексуальное. Что я, на секундочку, умею прекрасно.

Не менее прекрасно мне удается сохранять позитивный настрой и не падать духом. И в том, и в другом я планирую сегодня преуспеть. После того как похмелье отпустило (спасибо благословенным тако из столовой), я поняла, что все еще могу все исправить. Да, я не Милли Диллмаунт, и это отстой, но приехала я сюда, чтобы научиться новому и вырасти в феноменальную актрису – и мне это все еще по плечу. Ну, допустим, не захотел Абель прочесть мое письмо. Но он ведь не знает, каковы мои идеи в воплощении. Я могу раздвинуть собственные границы и в роли Чин Хо. Вчера ночью я перечитала свои наметки и придумала новые фишки для этого героя – надеюсь, они вызовут у Джиа гордость. Я решила, что буду в этой роли настолько ослепительна, что Абелю не останется ничего иного, кроме как изменить мнение и впечатлиться моим талантом. И когда-нибудь, в день, когда я получу «Тони» в категории «Лучшая женская роль в мюзикле», Абель прищурится, глядя в древний телик в своем Огайо, и скажет: «Она и раньше была весьма талантлива и мыслила прогрессивно, эта Эверет Хоанг!»

Абель Пирс и женщина, которая была на прослушиваниях, вместе выходят на сцену – блестящий деревянный помост с занавесом и прожекторами. В кончиках пальцев покалывает. Это не какая-нибудь импровизированная кривая платформа в пыльном сарае (привет, театральный лагерь в средней школе) или скучный актовый зал в школе, сплошь черкаши от обуви и скрипучие сиденья. Это высшая лига.

Абель складывает руки у груди и обводит взглядом ряды мечтающих стать звездами Бродвея.

– Добро пожаловать в Нью-Йорк двадцатых.

Все смеются и восторженно перешептываются. Дико смешно, что я покинула реальный Нью-Йорк, чтобы проторчать все лето в фальшивом. Как бы я ни любила театр, я успела соскучиться по поездам на седьмой линии, электричкам на Лонг-Айленде, пикникам на острове Рузвельт и ночевкам у меня в гостиной. Я скучаю по Ариэль, вещающей о психологии, и Джиа, увлеченно рисующей парней из аниме. Будь я дома, встретилась бы с Ариэль и нашла ей отличного психотерапевта или еще какого-нибудь специалиста, помогающего пережить утрату. Помогла бы Джиа в ресторане, поскольку теперь ей в буквальном смысле приходится работать за троих, подобрала бы для нее наряды для свиданий с Акилом (она пока не называет их свиданиями, но все мы знаем, что это они и есть). Но нет. Я в Огайо. В одном из лучших театральных институтов в Америке. На женщине рядом с Абелем кеды из прошлогодней коллекции. Она спускается со сцены с большой картонной коробкой в руках и шагает по проходу в глубь зала.

– Это Кайла, ваш музыкальный руководитель, – представляет ее Абель Пирс. – Добрейший человек – но если будете фальшивить, она вас прибьет.

Все довольно хохочут, но Чейни лишь ухмыляется и качает головой. Ему, с его идеально поставленным голосом, опасаться нечего.

Кайла вынимает из коробки стопку брошюр со сценарием в блестящих переплетах. Покалывание в пальцах распространяется по рукам и доходит до шеи. Нет ничего более завораживающего, чем новый сценарий, который только и ждет, когда ты разметишь его хайлайтером, подчеркнешь нужные реплики и напишешь важные слова: Выход на авансцену слева, на 25 такт.

– На ближайшие несколько недель они – ваши, – говорит Абель. – Ваши детишки. Скажем так, ваши серебряные башмачки. Потеряете их – и Канзаса вам больше не видать.

Никто уже не обращает внимания на его шуточки и угрозы. Мы слишком заняты: пристально следим, как Кайла передает Валери сценарий из коробки. Моя соседка по комнате, конечно же, сидит в первом ряду, окруженная свитой из девиц, хлещущих хвостами. Она достает карандаш и тут же начинает что-то писать. Небось, триста тридцать пять раз обводит «Милли Диллмаунт».