Королевы Нью-Йорка

Я проглатываю ехидное замечание, что вертится на языке, и напоминаю себе, что женщины должны поддерживать других женщин, даже если те украли у вас роль, которую вы хотели и, если уж честно, заслужили. Вонзая ногти в легинсы, я повторяю про себя: Ты здесь, чтобы учиться новому. Ты здесь, чтобы стать лучше. Когда Кайла передает мне мой сценарий, я улыбаюсь во весь рот – я самый счастливый Чин Хо на всем белом свете.

Кайла объявляет, что сейчас у нас будет читка, но песни мы прочтем как стихи, поскольку мелодии еще не выучили.

Валери нарочито громко вздыхает – так, чтобы услышал весь зал.

– Я могу свои спеть, – сценическим шепотом произносит она. – Я знаю их все.

Да ладно. Все здесь знают песни Валери. Даже осветители, сидящие в будке. Тряхнув хвостом, я переключаю внимание на Чейни, который листает свой сценарий и подчеркивает «Джимми» с аккуратностью, намекающей на то, что он мастер на все руки. Наши взгляды встречаются.

– Жаль, что у Джимми и Чин Хо нет любовных сцен, – говорит Чейни.

Моя улыбка шире, чем у Суини Тодда, когда миссис Ловетт продает первый пирог, начиненный человечиной. Если что-то и способно меня взбодрить, то это Чейни и его добрые-предобрые слова.

Мюзикл начинается с того, что розовощекая Милли несется по улицам Нью-Йорка, распевая во всю глотку о том, как восхитителен этот город. Валери, хоть и следует инструкциям Кайлы и прочитывает свои реплики, а не поет их, ускоряется в конце каждой строки, будто читает рэп в «Гамильтоне»[50]. Когда ее соло завершается, мы дружно кричим: «Бейте в барабаны!» Чейни кладет руку на спинку моего сидения. Девчонки, хлещущие хвостами, нараспев читают: «Сегодня все только начинается», и хор их голосов эхом разносится по залу. Может, дело в ладони Чейни, что касается моей кожи, а может, и в звонких согласных, вибрирующих в воздухе, но у меня такое чувство, будто внутри разгорается пожар. Мира снаружи больше нет. Есть только мы в этой комнате, в унисон читающие стихи. Меня переполняет жизненная сила, я способна пробить потолок. Обожаю это чувство. С ним хочется жить. Песня наконец завершается, и все аплодируют.

Абель откашливается, чтобы утихомирить нас. Читка сценария продолжается. Как и ожидалось, из Валери выходит очень энергичная Милли, а Чейни учтив и очарователен, как и всегда. Я вообще ни капельки не таю от восхищения, когда он непринужденно шутит: «Детка, ты – мой нью-йоркский кошмар».

Я листаю сценарий, пытаюсь найти страницу, на которой появляется Чин Хо, и вдруг в зале раздается очень громкий голос с очень сильным акцентом. Это София, которая читает первую реплику миссис Мирс: «Грусна быть одна в этой мире». Звучит так, будто она камней в рот набрала. Я изучила миссис Мирс вдоль и поперек, но, наблюдая, как София коверкает язык, испытываю желание зарезаться. Она делает акцент (довольно паршивый) на словах «балшая дружная симья». Девчонки на галерке хихикают. Но я почему-то знаю, что смеются они вовсе не над чудовищным интонированием Софии. Они смеются, потому что им кажется, что она хороша. Потому что она и должна быть смехотворной злодейкой. Я вслушиваюсь в нарочито ломаный говор Софии, пока ее голос не превращается для меня в скрежет вилки по тарелке.

– Эверет? Твоя реплика, – подсказывает Чейни.

Весь зал смотрит на меня. Черт. Я так задумалась, что пропустила собственную сцену. Я быстро просматриваю страницу. Чин Хо должен учить миссис Мирс путунхуа. В прачечной, разумеется. Я вдыхаю спертый воздух. У тебя все получится, Эверет Хоанг. Покажи им, на что способна.

– Фо-он, – бодро читаю я.

– Фонг, – повторяет София.

– Мо-оу.

– Мох.

– Иа-ан.

– Фонг мох ян для мисс Дороти! – восклицает София.

Справа сноска с переводом: Доставка еды в номер для мисс Дороти. Моя роль – ходячий гугл-словарь для белой леди, притворяющейся азиаткой. Я делаю глубокий вдох и вспоминаю видеоролики, которые утром посмотрела на «Ютьюбе», и собственные наметки. Пришло время наделить Чин Хо самостоятельностью, придать ему правдоподобности. Я смотрю на Абеля Пирса. Он поглаживает бороду и наблюдает за мной с абсолютно непроницаемым выражением лица.

Я произношу с явным отвращением:

– Мне не нравится эта женщина.

Абель Пирс поднимает ладонь.

– Постойте, – перебивает он меня, – читайте то, что написано слева. Не справа. Произнесите это на китайском. – Последнее слово он произносит с таким нажимом, что изо рта летят брызги слюны.

– Я знаю, что там написано, – торопливо отвечаю я, – но я подумала, что на самом деле Чин Хо говорит с Бун Фу на смеси китайского и английского. Он прожил здесь уже пару лет, так что успел ассимилироваться.

Я серьезно: к большинству людей новый язык «прилипает» довольно быстро, особенно если им приходится постоянно на нем разговаривать. Родители Джиа говорят на почти безупречном английском. Я открываю рот, чтобы все это объяснить, но голос Абеля Пирса оглашает зал прежде, чем я успеваю издать хоть звук.