Королевы Нью-Йорка

Погоди, хочется закричать мне. Куда ты собралась? Ты ведь только что пришла. Я только нашла тебя. Но ноги уже несут ее к двери. И тут она оборачивается.

– Дай телефон.

– Что?

Она качает головой, будто мои вопросы ее утомили.

– Просто дай.

Я выуживаю телефон из рюкзака и протягиваю ей. Хаджин свайпает экран – там написано «Сделать экстренный звонок» – и вбивает свой номер в свободное поле.

– Сделай скриншот, – велит она мне, – а потом пришли мне сообщение со своим именем.

И возвращает мне телефон.

– Мы же не друзья, – буркаю я.

Хаджин прищуривается. Все шло хорошо, но теперь я все испортила. Но тут она улыбается.

– Окей, – говорит девушка, – мы не друзья. Но ты только приехала. Тебе нужен гид.

Сказав это, она уходит. Я провожаю ее взглядом, пока она не исчезает за расписанной муралами лестницей. Я, может, и похожа на Беа внешне, но Хаджин такая же, как она. Всегда спешит. Полна загадок. Вечно провоцирует тебя шагнуть дальше, хотя бы чуть-чуть, – если осмелишься.

25 Эверет

У Валери пищевое отравление. Я знаю, потому что утром проснулась от странных звуков – она блевала в мусорное ведро. Видимо, тошнота подкатила так стремительно, что Валери не успела в общественный туалет, и это, конечно, та еще радость, поскольку наше мусорное ведро – это пластиковый контейнер размером всего девять на двенадцать дюймов. Из-за нее провоняла вся комната, остатки гамбургера перепачкали ковер, и Валери проплакала все утро. Я принесла ей из буфета куриную лапшу, но она оказалась столь же ненатуральной и сомнительной, как и паршивый гамбургер, съеденный ею накануне. Валери едва притронулась к супу. Поскольку мы находимся вдали от цивилизации, никакой другой еды здесь нет. Теоретически, я могла бы насобирать в полях кукурузы, но сомневаюсь, что фермерам Огайо или Валери это придется по вкусу.

На репетиции все без конца спрашивают меня, как она. Я отвечаю, что Валери – единственная пациентка медпункта, поэтому ее обслуживают по высшему разряду, но никто мою шутку не ценит. Более того, Рэй начинает искренне всхлипывать, но Кайла велит ей не разводить тут трагедию и вернуться на свое место. Похоже, наш музыкальный руководитель построже, чем я думала.

Меж тем Абель Пирс даже не заметил отсутствия Валери. Он увлеченно перешептывается с Гарфилдом возле лестницы. Мы должны сделать разводку для второго акта, сцен номер два, три и четыре. В первой Джимми и Милли наконец-то признаются друг другу в любви и миленько поют дуэтом. Следующая сцена – очередной ужасный выход Чин Хо, где они с Бун Фу рыдая зовут мамотьку. Затем идет сцена с кордебалетом в джазовом клубе двадцатых. Вчера Абель сказал, что сегодня утром все должны быть на репетиции, потому что, как следует потрудившись и сосредоточившись, мы сможем «расквитаться с этой частью за пару часов» и пораньше уйти на обед. А еще он отметил, что нам нужно «брать пример с коллег по сцене». С учетом того, что они с Гарфилдом все никак не договорятся, Валери где-то блюет, а Рэй на грани истерики, пораньше уйти на обед сегодня вряд ли получится.

Я стекаю с комковатого кресла в зрительном зале, и до меня доносится голос Софии, сидящей в четырех рядах от меня, – она повторяет реплики с одной из девчонок из кордебалета.

– Грусна быть адной в этам мире! – вопит она. – Фу, акцент у меня не тот. Должно пожестче звучать, понимаешь?

Девчонка из кордебалета согласно угукает. Я накрываю лицо сценарием, чтобы никто не заметил, как я закатываю глаза. Но после того как София коверкает еще одну реплику, я не выдерживаю и оборачиваюсь – вдали кривится ее рот. Мне хочется поступить как Валери – заблевать все в пределах видимости.

Абель Пирс все еще переговаривается вполголоса возле лестницы. Одет он, как обычно, в выглаженную рубашку «шотландку» и костюмные брюки, но крутым профессионалом мне больше не кажется. Скорее, напоминает поддельного Санту. Угроза режиссера все еще звучит у меня в голове: вы предпочли бы выступать в кордебалете? Продиравшись несколько недель через хреново выписанные реплики, растянув рот в десятке-другом фальшивых улыбок, я, честно говоря, уже не считаю этот вариант таким уж плохим. Возможно, на заднем плане мне было бы куда веселее – я бы оттанцевала себе все ноги, не переживая ни о чем другом. Но тогда кому достанется моя роль? Рэй? Еще одной загорелой белой девчонке, которая не погнушается рыдать на ломаном китайском и бегать по прачечной? Нет, я не могу этого допустить. Смотреть, как кто-то другой позорится в этой роли, было бы куда хуже.

И тут наконец Абель Пирс хлопает Гарфилда по плечу и, вернувшись на сцену, обращается к актерам:

– Так, ребята, давайте уже начнем.

Разве это не мы его пятнадцать минут ждали?

– Сначала проведем расстановку для второй сцены второго акта, – говорит он. – Милли и Джимми, выйдите на сцену.

– Эм-м, – подает голос Рэй и вскидывает руку, – Милли тут нет. У Валери пищевое отравление.

Знаете, возможно, это самое умное, что когда-либо говорила Рэй. Не успев собраться с мыслями, я вскакиваю с места – мое сидение гулко ударяется в спинку.