Королевы Нью-Йорка

Слава богу, хотя бы Абель меня больше не критикует. Возможно, мне все-таки удастся выбить из него приличную рекомендацию, когда я буду подаваться в театральные колледжи этой осенью. Ну, и Чейни меня тут тоже развлекает. Вчера вечером он выдернул меня из-за стола и позвал сходить с ним за мороженым за пять минут до закрытия столовой. Мороженое было так себе, но ВСЕ РАВНО. Это было мило.

Блин, теперь есть хочется. Когда все будем в Квинс, мы просто обязаны сходить за тайяки и купить те маленькие вафельные рожки в форме рыбок. И матчу. Ням.

Давайте созвонимся на днях, ладно?

Люблю вааааас,

Эверет

24 Ариэль

«Меокча» – стоящий над обрывом маленький ресторанчик с едва заметным входом, где подают токпокки[54]. Отсюда открывается вид на скалистую береговую линию. Сидя на пластиковых стульях, можно слушать океан. Это любимое место Беа и ее любимая еда. Когда мы устраивали созвоны по видео, она подхватывала палочками шелковистые рисовые брусочки и подносила их к камере.

– Это, – заявляла она, – лучшие токпокки, которые я ела в жизни.

И вот она я, тщетно иду по ее следам. Надеюсь найти здесь подсказки о том, из чего состояла ее здешняя жизнь. Я уже побывала на рынке Кукче, где Беа покупала смешные сумочки и брелоки, которые вечно обещала отправить мне, но так ни разу и не отправила. Я прошла по мосту Намхан и очутилась в районе Анам-донг. Постояла на пляже, зарывшись ступнями в песок, и попыталась представить, что слышу ее смех. «Меокча» – последняя точка моего маршрута. Больше мне идти некуда. Йондогу – крошечный ку[55] на южной окраине Пусана, не предназначенный для туристов и девчонок, блуждающих по следам погибших сестер. Он создан для рыбы и причалов. Для гор и отбойного течения такой силы, что оно способно затянуть юную девушку глубоко под воду.

Я попыталась найти и Haejinloveslife с Carl_Kisses. Я писала им в личку инстаграма[56], но аккаунты у них закрытые, и мои сообщения отправлялись прямиком в папку с запросами от незнакомцев. Я пыталась выпытать у имо номера друзей Беа, но тетя сказала, что у нее их нет. Да и умма и аппа ими со мной сейчас точно не поделятся. Особенно после того, как умма сменила тон на ледяной, а аппа пригрозил опустошить мой банковский счет.

Так что деваться мне некуда, и я стою перед скучающей женщиной среднего возраста, от которой пахнет вареными яйцами и лапшой. Она раздраженно спрашивает по-корейски, что я буду заказывать.

Мама настояла, чтобы мы занимались корейским при церкви – раз в неделю после воскресной службы. И я, и Беа ходили туда со второго по восьмой класс. Беа научилась говорить бегло. Это единственное ее достижение, которым гордились родители. В контрольных работах она не делала ни ошибки. В корейской школе нам оценок не ставили, поэтому умма сама подрисовывала красным фломастером отметки «отлично». И прикрепляла листы с контрольными на холодильник, между моими тестами по естественным наукам и почетными грамотами.

А вот я в языках не сильна. Пусть я и понимаю, что говорит кассирша, мой собственный ответ звучит так, будто кит, подавившись, плюется солью. Женщина хлопает глазами.

– Скажите по-английски, – велит она, явно раздраженная моим американским акцентом при вполне корейской внешности.

Я пристыженно повинуюсь. Она жестом указывает мне: садись, и несмотря на то, что в ресторане пусто, я выбираю угловой столик возле окна. Приносят мое токпокки в одноразовой миске из фольги. Рисовые колбаски усыпаны колечками зеленого лука и утопают в остром рыжем соусе. Я подхватываю один брусочек и подношу его к камере – прямо как Беа. Глотаю – горло словно обжигает сладким огнем. Вкус не такой, как у того токпокки, что мы едим в Нью-Йорке. Отличается даже от того, который аппа готовил нам, когда мы были маленькими. Ему никогда не удавался соус. Язык горит. Поэтому Беа здесь так нравилось? Потому что так она чувствовала себя живой?

Входная дверь распахивается. Рука с палочками замирает на полпути. Вошедшая девушка выглядит точно как Беа. Осветленные рыжеватые пряди. Коралловый купальный костюм. Сияющие скулы – наверняка у нее десятиступенчатая система ухода за кожей, как у любой уважающей себя кореянки. В потертостях шорт просвечивает кожа, когда она идет.

Замирание – это нейробиологическая реакция. Парасимпатическая нервная система берет верх. Но если сделать несколько глубоких вдохов, то можно очухаться. Я втягиваю горячий, пахнущий рыбой воздух. Мое тело снова принадлежит мне. Присмотревшись к девушке, я понимаю, что она вообще не похожа на Беа. Скулы у нее выше, а нос тоньше. А еще у нее на губах светло-розовый блеск – Беа никогда бы таким не накрасилась. Сестра всегда экспериментировала с яркими цветами и крупными серьгами. Она обожала, когда незнакомцы оборачивались и пялились на нее.

А потом до меня доходит еще кое-что – нечто куда более важное. Я знаю эту девушку. Я видела ее на фотках у Беа – в неоновых огнях на вечеринке в Хэундэгу. Видела ее в корейских новостных заметках – стоящую на пляже с окаменелым лицом.