Королевы Нью-Йорка

Карл рассказывает, что когда-то в этой деревне жили беженцы, хлынувшие сюда после Корейской войны. Так себе было местечко. Но в две тысячи седьмом (в две тысячи девятом, поправляет Хаджин) правительство решило превратить этот район в художественное поселение.

– И теперь это мекка для творческих людей, – поясняет Хаджин.

Я удивлена, что она так много знает. Ее ноги в сандалиях уверенно прокладывают путь сквозь толпы американских туристов.

– Для мечтателей и добряков! – восклицает Карл.

У меня в голове местные жители преображаются в женщин в шалях с бахромой с палитрами в руках. Хаджин останавливается.

– И для твоей сестры.

Я поднимаю взгляд. Мы стоим на пороге небольшого бутика. Внутри женщины перебирают сумочки, сшитые из лоскутков.

– Для моей сестры? – хрипло переспрашиваю я.

Мой голос заглушает звяканье стеклянных бусин и шорох сдвигаемых вешалок. Хаджин грызет ноготь. Я не ожидала, что друзья Беа начнут так скоро выдавать ее секреты. Я не дышу, Хаджин переглядывается с Карлом.

– Вот почему я тебя сюда привела, – говорит она и сцепляет указательный палец с мизинцем, будто сама себе дает обещание. – Беа над кое-чем работала. Хотела сделать вам сюрприз. Но поскольку она…

– Поскольку она сама тебе показать этого не может, мы решили сделать это за нее, – заканчивает Карл.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не рухнуть к ногам выходящей из магазинчика пары. Ты ведь этого и хотела, напоминаю я себе. За этим ты сюда и явилась. Но все происходит так быстро, столько всего сразу. Что за сюрприз готовила сестра? Что, если она связалась с дурными людьми? В голове всплывают немыслимые сценарии: Беа продавала наркотики, Беа была скрытой алкоголичкой и ступила на путь трезвости, у нее был тайный бойфренд и она хотела сбежать с ним в какую-то далекую страну. Теперь мне придется искать ее следы в Сибири.

Мы отходим от бутика и сворачиваем в переулок. На веревке, протянутой между домами, сохнет белье.

– Беа вдохновляло это место, – говорит Хаджин и жестом обводит стены вокруг, – и Камчхон, и твой дедушка. Он ведь моряком был, да?

Я киваю и пытаюсь мысленно сложить из сказанного Хаджин понятную мне историю. В последний раз мы приезжали в Пусан на дедушкины похороны. Помню, как Беа стояла по щиколотку в океанской воде и отказывалась выходить, несмотря на мольбы мамы с папой. Не могу его тут оставить, сказала она.

– Ей нравилось здешнее море, – продолжает Хаджин, – и цвета домиков в Камчхоне. И она решила создать коллекцию украшений. Из экологически безвредных материалов, из выдувного стекла, в основном пастельных оттенков.

Карл разглаживает свою футболку.

– Она долго изучала тему. Разузнала некоторые хитрости, закупила материалы у местных. Очень находчивая девушка.

Хаджин смеется.

– Она своим обаянием могла бы и бетонную стену растопить. Жители этой деревни были очарованы ею.

У меня на глазах Беа превращается в девушку, которая снует по Камчхону с блокнотиком и пушистой ручкой, перешучивается с продавщицей сумочек и пускает слезу от рассказа часовщика о прошлом. Она всегда была как бенгальский огонь, зажигала сердца всюду, где бы ни оказалась. И до сих пор зажигает. Даже после смерти. Я вижу, как воспоминания о ней затапливают Хаджин, которая смотрит куда-то вдаль. Она теребит свой браслет дружбы.

– Много она успела сделать? – шепотом спрашиваю я.

– Пару прототипов. И она заключила сделку с хозяином одной из здешних лавок. – Хаджин улыбается. – У нее были планы. Она хотела запустить вебсайт. Закупить рекламу, расширить географию до Нью-Йорка. Ну, знаешь, все и сразу.

Значит, моя сестра все-таки не торговала наркотиками. У нее не было тайного бойфренда. И когда во время видеозвонка она упомянула бизнес-сделку, именно ее она и имела в виду. Все проясняется.

За неделю до отъезда Беа в Корею они с уммой сильно поругались. Я сидела в гостиной, ела «Доритос» и притворялась, что не слышу, как они кричат друг на друга в кухне. Я добьюсь успеха, бросила Беа, с колледжем или без него. В этот миг я смотрела в пакет с рыжими чипсами, но живо представила, как умма закатывает глаза. Как презрительно фыркает. Ответ нашей матери был колким, резал по живому. Единственное, чего ты добьешься, – это бездарно потратишь свою жизнь.

После этого Беа в гневе выскочила из дома. Втопила педаль газа в пол и умчалась в какой-то уединенный уголок Квинс. Я за ней не последовала. Не позвонила ей. За ужином мама с папой жаловались, как с ней сложно, и я сидела там и поддакивала им: «да, очень сложно», а потом разговор перешел к другим темам, вроде моих исследовательских проектов и предстоящих дебатов. Беа вернулась только ранним утром, когда аппе уже пора было выезжать на работу. До самого отъезда в Пусан она не разговаривала с уммой. Теперь я понимаю: она старалась доказать, что может добиться чего-то за пределами маминых ожиданий. Хотела продемонстрировать умме, что та неправа. Вот только когда они с мамой встретились в следующий раз, Беа уже была в мешке для перевозки трупа.