Королевы Нью-Йорка

Я столько времени провела, стыдясь своего района и принадлежности к нему. Мне не хотелось рассказывать о жизни в Чайнатауне Акилу и иногда не хочется даже думать о ней. Куда проще жить чужом мире, притворяясь его частью. Но я не могу больше притворяться. Руки дрожат, когда я достаю телефон, чтобы написать сообщение Акилу.

Привет, набираю я, прости за вчера. Я хочу все объяснить. Если ты не занят, может, придешь? Я у ресторана «Дамплинги у Ли». Это возле торгового центра в Чайнатауне.

И нажимаю «Отправить». И жду. Проходит десять минут. Пятнадцать. Двадцать. Я подумываю зайти внутрь и понаблюдать, как Сиси наполняет корзиночки желтым заварным кремом, чем занималась и я в свои шесть лет. Но мне не хочется уходить с бордюра. Я не хочу разминуться с Акилом. Проходит полчаса, и я заключаю, что он, наверное, занят, а телефон у него где-то глубоко в кармане джинсов. Или, говорит мой внутренний голос, он в тебе разочаровался. Я пытаюсь затолкать эту мысль поглубже, пока она меня не изъела.

Я уже готова сдаться и вернуться в ресторан, когда ко мне вдруг подъезжает велосипед, а на нем – человек в неоновом шлеме. Акил останавливается, футболка облепила грудь, по шее бежит струйка пота.

– Прости, – выдыхает он, – я сразу поехал сюда и забыл ответить на сообщение.

– А-а, – говорю я. – Привет.

– Привет.

Все как вчера, но иначе. Акил пристегивает велик к парковочной раме, и я отодвигаюсь, чтобы он мог сесть рядом. Акил разглядывает старушек, возвращающихся с тай-чи, в козырьках от солнца и с ковриками для йоги в руках, мистера Жанга с его обветренным лицом и седеющей шевелюрой, вывеску у нас над головами.

– Так классно, – говорит он, – я еще не был в Чайнатауне. Папа сказал, что надо как-нибудь сходить поесть димсамов, но мы пока не успели за ними выбраться. В первую очередь потому, что он все время в командировках, а мамы вообще не бывает дома до десяти вечера, поэтому я не знаю, когда у нас получится сходить. Может, в ближайшие каникулы. Это когда? В Рождество? Вау. – Акил смущенно косится на меня. – Прости. Опять меня занесло.

– Все нормально. – Я улыбаюсь. – Ты так делаешь, когда нервничаешь.

– Уф-ф. – Он улыбается мне в ответ. – Мой секрет раскрыт.

Я обхватываю сама себя, ладони прячутся под мышками.

– Все хорошо, – говорю я. – Я тоже нервничаю.

Акил оттягивает ворот футболки. Я набираю в грудь воздух.

– Я хотела встретиться с тобой здесь, потому что… Ну… Я тут живу. Это наш семейный ресторан. – Я показываю на окна второго этажа. – Вон там – наша квартира. Родители рассчитывают, что я возьму управление на себя, когда повзрослею. Не уверена, что хочу этого, но выбора у меня, кажется, нет.

Акил ничего не говорит, и я не в силах на него посмотреть, поэтому разглядываю китайские иероглифы на растяжке над Мейн-стрит.

– Всякий раз, когда мне приходилось убегать, я нужна была в ресторане. Или бабуле, за которой я ухаживаю, потому что у нее Паркинсон. Я хотела тебе рассказать, но я… Просто не могла. Наверное, мне было стыдно. Я знаю, что это не та жизнь, к которой ты привык.

Мимо нас проносится мотоцикл, и рев мотора нарушает ход моих мыслей. Когда загорается другой сигнал светофора и мотоцикл отъезжает, я нахожу в себе смелость встретиться с Акилом взглядами.

Его плечи поникли, но в лице нет ни злости, ни отвращения, ни печали.

– Прости, – говорит он.

Я мотаю головой.

– Что? Нет. Это я тут пытаюсь извиниться. За то, что отморозилась, и за то, что не была честна. Потому что ты нравишься мне, Акил. Только не говори Эверет, иначе она будет годами надо мной насмехаться, но это так – очень нравишься. Ты очень мне нравишься.

Лицо Акила светлеет, веснушки на переносице расползаются в стороны, когда он расплывается в счастливой улыбке.

– Правда?

– Правда.

– И ты мне нравишься, – говорит он, – очень. Но я серьезно – прости. Я не хочу вызывать у тебя чувство, что тебе нельзя рассказывать мне о своей жизни, потому что мы живем в разных условиях. И еще у тебя этим летом было столько хлопот, а я так переживал из-за новой школы и нового района, что даже не додумался поинтересоваться, что у тебя там происходит. – Акил чешет затылок. – Вот, кстати, почему я тусовался тогда с Мэдисон. Наши мамы вместе состоят в группе Фэрроу на фейсбуке[65], и моя мама предложила встретиться с Мэдисон и другими ребятами, потому что знает, как я боюсь заводить друзей. Я вроде как догадался, что ты вчера имела в виду.

– А-а, – киваю я, – теперь понятно. – Но лицо меня, как обычно, выдает.

– Она тебе не нравится, – смеется Акил.

– Ну… Не совсем.

Ветер ворошит мне волосы, они падают на лицо, и у меня чувство, будто я смотрю сквозь жалюзи: передо мной фрагменты наших колен, бутылки с острым соусом, которым поливают бао с уткой, наших сандалий, горстки опавших цветочных лепестков.

Акил осторожно накрывает своей ладонью мою.

– Может, нам стоит начать все заново?

Я переворачиваю ладонь, и наши пальцы переплетаются.

– Давай.