Кейл прислушался и услышал негромкое потрескивание светильника и, возможно, капанье воды откуда-то из глубины пещеры. Ничего не произошло.
Он ждал и чувствовал лишь твердость пола под коленями, маленький камушек, впивающийся в кожу через ткань.
Сперва он был отвергнут собственной родней, отправлен на другой конец мира. Теперь он сидит здесь, торчит в чужой пещере, так далеко от той жизни, которую, как он думал, будет вести. Он подвел своего брата, подвел Ютани, подвел Лани, возможно, даже подвел своих морпехов, которых разделили друг с другом на флоте под началом мужчин, знавших и любивших Квала. Он ни разу не чувствовал, что стоит у руля, как если бы просто скользил по жизни, выбирая наименее ужасные варианты, в окружении людей, идей и событий, которые казались бесцельными и жестокими, неоднозначными и фальшивыми.
Он знал, что молод, и все же ощущал такую усталость – усталость оттого, что его используют и говорят ему, кто он есть и почему это важно, что ему лгут люди, всегда служившие только себе. Все, чего он хотел, всегда хотел, это любить и быть любимым – не на острие копья или на пьедестале пред толпой, а в дружеских объятиях.
Он почувствовал слезы, когда напускная бравада исчезла во тьме. Он позволил всем притязаниям на знание и уверенность развеяться, как рисовой бумаге на ветру.
Он не понимал свою семью, свой народ, мир в целом – даже себя самого. Но не был уверен, что и кто-то другой все это понимает.
Он чувствовал, что это испытание, как и все другие глупые проверки, которым его подвергали, скоро закончится: очередной неуспех на подходе.
Он подумал о том, как стоял вне своего тела в храме Бато, пытаясь заставить свои руки воспроизвести символы в монастыре.
Лани, сомнения в самом себе, его отец – все они попадали в огонь и исчезали, пока весь мир не превратился в белый пляж и прилив. Там к братьям Кейла присоединился Андо и теперь улыбался, глядя на волны. Кейл тоже смотрел и держал мальчика за руку, пока тот не уплыл прочь в пепле.
Затем он стоял вне своего тела, и дух понапрасну моргал, такой же слепой во мраке. Он перестал пытаться видеть, вытянув руку и «ощущая» своим духом – каким-то образом воспринимая тепло и влагу, исходящие от его собственного тела, а также от священника и его света, как будто приобрел какое-то новое чувство осязания. За пределами он мог чувствовать даже тепло, исходящее от студентов снаружи, но оно было подобно солнечному свету, сияющему на воде вдалеке – так близко, что можно увидеть и запомнить его на своей коже, но не найти в воспоминании отрады.