Коронный разряд

— Оу, тысяча извинений, — заторопился на выход служивый. — Извините за беспокойство. Хорошего дня!

— Да ничего, спокойной службы, — проводил я его на выход и закрыл калитку.

— Бардак какой-то, — с возмущением пояснил я девушкам, с любопытством собравшимся у входа. — Воры у соседей этой ночью были!

— Какой кошмар!.. — дружно согласились они и мигом ушуршали, будто не было.

И даже не спросили, что те украли. Подозрительно это все. Но да ладно — найдут, вон и след собака взяла… Странно, что след под девяносто градусов от нашего участка, но я как-то работой ищеек не интересовался. Может, и нормально это.

— Ника, у нас самолет через час, — постучался я в гостевую комнату часом позже.

Дверь почти тотчас распахнулась, демонстрируя слегка встревоженную девушку.

— Я тут подумала… А может, на поезде поедем? — последовало странное предложение.

— Почти сутки в пути? — усомнился я в эффективности данного решения.

— А мне в понедельник все равно уже никуда не надо! — ответила она браво и легкомысленно, махнув рукой.

— Что, и даже за штурвалом посидеть не интересно? — приподнял я бровь.

— Нет! Точно нет, — категорично мотнула она головой. — Тем более я летать боюсь. Вот.

— Свои страхи надо побеждать! — поднял я палец. — Да и не могу я отменить борт просто так, — виновато повел я плечами. — Это не так просто, там столько людей задействовано, честное слово.

— Но, может…

— Никак не получится. Может, на поезде — в следующий раз?

— Л-ладно, — отчего-то пригорюнилась она.

И оставалась какой-то странно подавленной все то время, пока ее собирали в дорогу (от банок с компотом она стоически отказалась, но литровую емкость с медом отчего-то взяла). Даже в пути, в машине, на вопросы отвечала односложно и без особой охоты.

— Ничего не бойся, все будет хорошо, — мягко подбодрил ее я, выбираясь из машины возле аэропорта.

— Да, конечно, — кивнула она, пряча глаза за круглыми темными очками.

— Иногда кажется, что все очень плохо и страшно, — пошел я в сторону терминала. — Но проходит день, и все становится вновь замечательно.

— А можно, чтобы этот день прошел вчера? — неожиданно откликнулась Ника.

— Иногда плохой может быть целая неделя, — не нашелся я с ответом, отчего ответил скомканно и прибавил шагу, чтобы не встретиться с ней взглядом.

Шел, стараясь не замечать слишком пустой терминал. Шел, игнорируя скопления людей в черных костюмах, старательно скрывающих свое к нам внимание. Шел, стараясь не перейти на бег в этой тревожной, наполненной скрытым напряжением атмосфере.

— Что-то происходит? — обхватила мою ладонь своей Ника, когда до выхода к автобусу на летном поле оставались последние двери.

Эта скрытая тревожность оказалась доступна и ей.

— Всегда что-то происходит, — слегка сжал я ее руку, не отпуская. — Важно, готов ли к ты к этому или нет.

Я оттолкнул дверь от себя и уверенной походкой двинулся к автобусу. А когда до него оставалось с десяток метров, замедлил шаг.

Оглянулся — из терминала выходили люди в черных костюмах, отсекая пути отступления. В висках заломило от напряженного внимания холодных взглядов, словно наложенных поверх прицелов чего-то дальнобойного. Оглянулся — никого, но ощущение никуда не делось…

И напоследок, стоило остаться трем метрам до цели, как из автобуса нам навстречу неторопливо вышел поджарый мужчина средних лет, в гимнастерке прошедшего столетия — светло-зеленой, с тускловатыми медными пуговицами и высоким стоячим воротом, прошитым алым кантом. Полностью седой, с высокой гривой зачесанных набок волос, он держал руки заложенными за спину, выпрямленную в идеальной осанке. Хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, отражали высокое солнце. И ощущение чудовищной мощи рядом — чужой, неприятной, продавливающей волю ненамеренно, но одним своим присутствием.

Я смотрел на него, чуть повернув голову и стараясь не встречаться взглядом. Потому что, во-первых, чревато. Во-вторых, прямо смотреть на него бесполезно — облик то плывет, размываясь нечеткой картинкой, то обретает строгие линии, словно реальность сходит с ума, пытаясь воплотить это существо, собрать в единый образ всю ту силу, которой от него веет на физическом уровне, царапая обострившиеся чувства.

— Максим, это кто?.. — тихо пискнула Ника, вцепившись до боли мне в руку и дрожа как осиновый лист.

— Это Шуйский Александр Олегович, старый князь, — буднично ответил, успокаивающе пожимая ее ладошку. — Отец князя нынешнего и дед Артема.

Тот, о ком мы говорили, ощерился тонкой улыбкой и прикрыл на мгновение дикие, звериные глаза, от одного взгляда которых холодило чуть ниже солнечного сплетения.

— Итак, раз мы знакомы, — послышался негромкий, но очень низкий голос, — вы, разумеется, окажете мне любезность и сообщите, где мой внук?

— Я готов лично проводить, — постарался я улыбнуться, не обнажая зубы. — Самолет готов.

— Чудесно, — повернулся тут же он спиной и вернулся в автобус.

Мы молча последовали за ним.