Коронованный наемник (СИ)

…Сармагат спешно выводил из загона Молота. Отдохнувший варг сопел и фыркал, нетерпеливо перебирал лапами, предвкушая лесной простор. Но Сармагату все равно казалось, что замки отпираются невозможно долго, а варг лениво бредет рядом с ним, теряя бесценное время.

А Сармагат очень спешил. Он снова услышал зов человека, которого считал навсегда его покинувшим.

Он не был в беспамятстве, да и в сознании тоже. Он не верил в свое сознание. Он не был мертв, но и жив он тоже не был. Он больше не верил в свою смерть. Он не верил больше ни во что, кроме этой единственной существующей секунды. Проклятая судьба снова плюнула в лицо, швырнула оземь и растоптала, едва поманив новой надеждой. Доколе же он будет верить в свою удачу? Вертопрашка давно бросила его всем балрогам на произвол. Нет никакой удачи. Нет никакой надежды. И вообще ни шута в мире нет, кроме ледяных камней, тупыми гранями впивавшихся в спину, кроме снега, медленно тающего под обнаженной правой ладонью и сочащегося под наручь зябкими каплями, кроме варга, верного Селевона, лежащего рядом с ним и горестно, умоляюще тычущегося носом ему в лицо. Все мираж, все вздор. Нет никакого завтрашнего дня. Есть только эта секунда. Холодная, одинокая и бессмысленная. Так зачем бороться, если ничего больше все равно нет, и не будет?

Двигаться не хотелось. Он знал, что стоит шевельнуться, как боль, уснувшая на груди пригревшейся змеей, проснется и снова вгрызется в плоть. Дышать было тяжело и поминутно хотелось плюнуть на это тоскливое занятие и просто перестать. Каждая мышца была налита жгучим плавленым свинцом, руки не отрывались от земли, и порой ему казалось, что он равнодушно смотрит со стороны на свое тело, разметавшееся на камнях и не стоящее никаких усилий или забот. Спать… Хватит носиться туда и сюда, разбивая лоб о новые и новые вырастающие перед ним двери. Хватит трепыхаться, как наколотая на острие стрелы лягушка. Просто принять этот миг. И спать, спать спокойно и безмятежно, пока холод не проникнет в кровь, тихо и милосердно забирая из нее уже не нужную, бессмысленную, бесполезную жизнь.

Он даже не удивился, когда косматый бок Селевона вдруг напрягся у его плеча. Варг утробно и раскатисто зарычал, а потом вскочил на ноги. Откуда-то донесся грохот катящихся камней, словно быстрые ноги торопливо неслись вниз по скале. Леголас не обратил на это внимания. Густая темная пелена заволакивала зрение, щупальцами заполняя мозг. Боль в любую секунду готова была проснуться, дыхание перехватывало от подступающего к горлу кашля, несущего мучительное удушье и металлический привкус крови. А варг… что могло ему угрожать? Его свирепый преданный Селевон сумеет себя защитить.

Но варг вдруг хрипло и злобно рявкнул и снова взвыл, как над мертвецом. Ему ответило глухое ворчание, Селевон еще раз взрыкнул и затих, только настороженное дыхание зверя доносилось до Леголаса, как сквозь сложенную ткань.

И тут приблизились чьи-то уверенные торопливые шаги, под которыми снова гулко перекатывались камни.

- Что за Моргот! – пророкотал неподалеку низкий голос, и лихолесцу захотелось усмехнуться, так банально и все же уместно прозвучала эта фраза. Но губы не поддались, уже оцепеневшие и потерявшие чувствительность.

- Леголас?! – снова услышал эльф тот же голос, на сей раз полный замешательства, но не понял, реален он был, или это снова проклятие страшного источника пробудилось в глубине его сознания.

Но чьи-то сильные руки приподняли его под плечи с земли, жесткая ткань перчатки отерла со щеки сочившуюся из уголка рта кровь:

- Держись, парень, – хмуро пробормотал голос, а потом послышался шорох, гулкий звук пробки, и к губам прильнуло горлышко фляги, на сей раз милосердно пролившее холодную живительную влагу. Леголас не успел ни о чем подумать. Он ощутил лишь, как змея бесшумно развила безжалостные кольца, соскользнув с его груди. Воздух свободно вошел в отозвавшиеся глухой тенью боли легкие, и эльф погрузился в непроницаемое и лишенное снов забытье.

Впервые Сарн в полной мере осознал, что такое бессилие, когда стоял среди гостей на свадьбе предмета своей первой пылкой юношеской страсти. Мрачно цедил вино и смотрел, как она улыбается своему лориенскому олуху губами, с которых совсем недавно смущенно позволяла ему сорвать горячий и неумелый поцелуй.

С тех пор прошло много лет. Сарн успел узнать цену настоящего, подлинного бессилия, когда на его руках умирали соратники, когда на горизонте пылали города, а измученные кони не успевали донести эльфов до кровавых, бушующих рубежей, где так нужна была их помощь. То бессилие порождало опустошающую, лютую ярость, которая неохотно утихала, лишь щедро накормленная местью.