Коронованный наемник (СИ)

Он знал этот сухой деловитый тон. Он вообще чертовски хорошо ее знал… Она не всегда была такой. Еще два года назад, услышав его рассказ, она рыдала бы, давясь слезами, кричала бы что-то бессвязное и рвалась из его рук, если бы он снова решился попытаться ее утешить. Она была пылким и прямодушным ребенком в те недалекие дни. А сейчас, сталкиваясь с чем-то, потрясавшим ее до глубины души, она превращалась в стиснутый кулак, отгораживалась от внешнего мира глухими ставнями спокойствия и принималась делать что-то будничное и простое, словно мелкими стежками зашивая прореху в собственном самообладании. Только с одним человеком она была прежней. Только Йолафу она все так же могла в слезах броситься на шею. И Сармагат иногда ощущал глухую и несправедливую ревность к этому юнцу, которому Тугхаш так безоглядно доверяла самые потаенные уголки своей души. Кто знает, не в этой ли недостойной страстишке крылся корень его неприязни к ренегату?

Сармагат глубоко вдохнул и задержал в легких слегка дымный воздух натопленного зала. Медленно выдохнул. Он чувствовал себя опустошенным, запутавшимся и одиноким. Совсем как тогда, в ту бесконечно далёкую ночь. Впервые за долгое время он уже не знал, есть ли смысл в его борьбе, и принесет ли ему покой эта навязшая в зубах месть. Он фанатично цеплялся за нее, убеждая себя, что в мести заключена его главная цель, и, достигнув ее, уже не нужно будет дорожить жизнью. Обретя покой, он сможет распоряжаться отпущенными ему годами легко и расточительно, ведь ничто больше не будет привязывать его к этому, в сущности, бестолковому миру. Но Тугхаш сидела напротив, нарочито невозмутимо разрезала оленью грудинку, то и дело заправляла за ухо непослушную прядь и старательно не смотрела ему в глаза. И орочий вождь вдруг с отстраненной отчетливостью вспомнил тот страшный миг, когда стальной болт из его арбалета впился в ее узкую прямую спину, и ее тело безвольной неподвижной тяжестью лежало на его руках. Разве помнил он тогда о мести? Разве задумался хоть на секунду о соразмерности платы за ее исцеление? Не эти ли короткие минуты лучше всего определяют подлинную цену каждого кусочка мозаики, из которой он так кропотливо строил свои замыслы и планы? Тугхаш. Его досадная слабость, уязвимая пластина в его непроницаемых доспехах. Его постоянная причина промахов и ошибок. Его трепетный Последний Огонек.

За то ли он так упрямо бьется? Стоят ли того призраки прошлого? Когда настоящее – вот оно, только протяни руку, прими этот нечаянный подарок судьбы, бросься, очертя голову, в горнило невозможного, незаслуженного, но такого желанного счастья… И что же потом? Однажды она отряхнет с глаз пелену первого угара и трезво взглянет в будущее, где увидит долгие годы, нескончаемые десятилетия рядом с безобразной искалеченной тварью… Он отпустит… Но будет уже поздно. Ее жизнь будет загублена, а он… ему останется только быстро и смрадно сгореть в огне собственной боли, изойти на звонкие черепки вдребезги разбитых надежд. Да и Моргот бы с ним… Но эта участь не для нее.

А она, конечно, не смогла долго выдерживать его настойчивый взгляд. Медленно подняв глаза, она негромко спросила:

- Почему ты никогда не рассказывал мне всего этого?

Сармагат на миг запнулся, но сил на новые отговорки не было:

- Потому что мне не нужно ничьей жалости, и твоей в особенности.

- Неубедительно, – все так же сухо отрубила Камрин, а орк машинально оскалил клыки:

- Правда? Так скажи мне, Тугхаш, почему ты участвовала во всех моих затеях, не зная их причин?

- Потому что я хотела купить спасение Эрсилии и защитить соплеменников, – не раздумывая, ответила девушка. Сармагат подался вперед и оперся ладонями о стол:

- Вот как… Но при этом ты так и не рассказала Леголасу ни слова обо мне и своей роли в моем плане, хотя это очень облегчило бы твою жизнь. Эльфы – не слизняки, вроде достопочтенного князя. Они непременно придумали бы, как до меня добраться. Чья бы взяла – вопрос спорный, но все же… кто знает.

Камрин сумрачно посмотрела Сармагату в глаза:

- Ты дорог мне, – глухо проговорила она, – а белые одежды праведницы мне никогда не были к лицу.

Сармагат покачал головой, сдерживая гулкий сердечный бой:

- Эта нескончаемая игра сделала тебя взрослой, осмотрительной и на свой лад мудрой. Но ты все равно не отшатнулась от меня, хотя я не раз давал тебе пути к отступлению. Если же ты знала бы все мои… хм… извилистые пути раньше, ты могла бы пойти на поводу у простого сочувствия и тоже воспылать неприязнью к моим врагам.

Камрин со звоном бросила вилку на стол:

- То есть, сделав меня слепым инструментом, ты радел о моем благе, – произнесла она с едким сарказмом, а вождь мягко кивнул:

- Да. Слепой инструмент, отыграв свою роль, сможет просто продолжить жить. Отравленное же ненавистью чудовище не сможет.

Камрин в сердцах хлопнула по столешнице обеими ладонями, и Сармагат ждал, что она сейчас вспыхнет яростью и сорвется на крик, но девушка замерла и вдруг устало откинулась в кресле назад: