Коронованный наемник (СИ)

…По лбу хлестнула обледеневшая веточка, и Йолаф вздрогнул, машинально выругавшись. Будто пощечина, и очень кстати. Эти самобичевания пора было прекратить. Он сделал все, что мог. Прежних ошибок уже не исправить, хоть изойди на желчь. Плевать на князя. Завтра он поедет в Тон-Гарт. Пусть Таргис сходит на разведку, предупредит коменданта и удостоверится, что Камрин нет в столице – на нее первую падет запоздалая мстительность князя, как только он узнает, что престол снова обрел законную наследницу. И тогда Йолаф привезет княжну в отчий дом, а там – будь, что будет…

Он не мог сомкнуть глаз в ту ночь.

Путники достигли убежища уже в темноте, и сам рыцарь отвлек часовых какими-то малосущественными, но зато многословными распоряжениями, а Таргис тем временем без помех внес Эрсилию в штаб.

Измученный бесконечными сутками варгер рухнул на жесткий топчан в первой же пустующей келье и провалился в мертвый сон. Йолафу поначалу тоже казалось, что он готов заснуть прямо на ходу. Исцеление выжало силы из тела и души без остатка, как у входа в дом выжимают талую воду из подола плаща. Он вошел в свою тесную каморку, которую не особо чаял снова увидеть. Уложил Эрсилию на узкую койку и занялся хлопотливым и утомительным разведением огня в очаге. Еще поднося к холодному зеву камина несколько поленьев, он заметил на хрупком ковре пепла беспорядочный узор следов, уже потерявших форму, но вполне различимых. Несколько секунд ренегат задумчиво смотрел на эти зыбкие полустертые отпечатки, а потом усмехнулся: конечно, это был неугомонный Леголас. Чьи еще следы могли так предательски-четко отчеканиться в сыпучей взвеси, где нога обычного смертного оставила бы лишь неопрятное бесформенное пятно? Несомненно, он нашел его ларец. Ну и пусть. Право, странно это сознавать, но государственному преступнику Йолафу было нечего всерьез прятать от посторонних глаз…

Но, разводя огонь и раздраженно кашляя в неизбежных облаках едкого дыма, рыцарь вдруг угрюмо пробормотал что-то, словно отвечая на внезапно пришедшую в голову мысль, и раздосадовано ударил кулаком по каминной кладке. Моргот, он все же не умел объять разом всех своих забот. Не успевал помнить обо всем, что тревожило его. Он улыбается, глядя на следы Леголаса в камине, а там, в подземельях Тон-Гарта даже не подумал спросить энергичного эльфийского коменданта о судьбе своего несчастного друга. Леголаса нет в штабе, нет в Тон-Гарте, тогда где же опальный лихолесский принц? И почему он, Йолаф, ни разу не вспомнил о нем даже там, у Плачущей Хельги?

Проведя ладонями по лбу, словно отрясая паутину сумбурных мыслей, рыцарь отошел от камина и опустился на пол у ложа Эрсилии. Поправил плед, сползший с ее плеча, даже под шерстяным сюрко казавшегося по-птичьи хрупким. Завтра все станет ясно. Утром нужно расспросить часовых, они точно знают, когда Леголас покинул штаб и куда направился. Отчего-то ему не верилось, что дурные вести могли так долго обходить его стороной. Случись непоправимое, он бы уже знал.

Часы отсчитывали свои неспешные шаги, поленья начали прогорать, и Йолаф добавил еще топлива. Сон, как ни странно, не шел, рыцарь продолжал сидеть на полу, безвольно отдавшись потоку мыслей. Как непредсказуемо повернулась жизнь… Когда-то, всего несколько лет назад, он мог усадить княжну на свой плащ над крутым берегом реки и развлекать ее какими-то нехитрыми байками о мелких происшествиях, коими изобилует в общем-то скучная жизнь приграничных дозорных отрядов. Она могла смеяться или недоверчиво отшучиваться, розовые пятна тлели на ее щеках, и эта пустая болтовня наедине с офицером казалась ей небывалой вольностью, почти безумством, хотя совсем неподалеку раздавались голоса его подчиненных. А сейчас она недвижно лежала на его жесткой постели, и никто в княжестве, кроме некоего безвестного варгера, не знал о том, где она и с кем. Что она сказала бы, что бы подумала, умей она предвидеть эту ночь?

Йолаф вздохнул, опираясь спиной о край койки. Чего тут гадать, он ничего о ней не знает… Он не успел ее узнать, не успел вглядеться в нее. Он помнит лишь двух Эрсилий. Застенчивую угловатую девочку, приезжавшую к нему с Камрин. И юную, едва начавшую расцветать девицу, что горячими ладонями сжимала его руки, раня их уже заострившимися когтями, и хрипло, отчаянно, почти повелительно умоляла его не идти на соглашение с Сармагатом, а от виска к губам змеился первый уродливый знак надвигающегося обращения. Какая она, третья Эрсилия?.. Дева, пережившая то, чего никто и никогда не заслуживал… Незнакомая и неизвестная ему… По сути выдуманная им за долгие месяцы поисков.