Коронованный наемник (СИ)

А Трандуил молчал, только пальцы терзали эфес меча, да вздрагивали губы, да непослушный нерв бился у самого рта, как если бы сдерживаемые ответные обвинения рвались с уст. Он смотрел в ужасное лицо, на котором полыхали чуждой им раскаленной злобой знакомые глаза. Глаза, что он по сей день порой видел во сне, просыпаясь с холодным камнем в горле и тугой петлей боли вокруг головы. Он не верил и не хотел поверить в эту встречу. Слишком долго он жил, чтоб не знать – мертвые возвращаются лишь во снах. Они несут с собою призрачную радость или светлую печаль, опустошающее горе потери или муки неутоленной ненависти, но никогда не приходят во плоти. Они слишком далеки и беспечны, чтоб дать живым наяву обнять их, отомстить им или же оправдаться перед ними…

Трудно сказать, чем обернулась бы эта сцена, но на предплечье вождя вдруг легла рука в вышитой перчатке:

- Сармагат, – Камрин, всеми забытая, приблизилась к беснующемуся орку и теперь стояла у самого его плеча, – я поручилась королю за его жизнь своею собственной.

Вождь резко выдохнул, встряхивая головой, и со стуком поставил шандал на стол.

- Жизнь… – глухо проворчал он, будто проснувшись, – не изволь беспокоиться, светлый монарх. Мне нет дела до твоей жизни… да и твоей свободы.

Крылья носа Трандуила побелели от ярости – пренебрежение, прозвучавшее в голосе орка, задело его сильнее любых прежних выпадов. В какой-то неуловимо-короткий миг он забыл, зачем он здесь. Прошлое накрыло его тяжелой волной, заглушившей доводы здравого смысла и оставившей лишь желание сбросить морок, так неожиданно и страшно настигший его в этой гостеприимной и теплой комнате.

- Ты не можешь быть Гвадалом, – раздельно и ясно, словно заклинание, проговорил он, – хотя знаешь о нем то, чего лазутчику не подслушать среди болтовни военного лагеря. Я сам похоронил Гвадала. Я бросил первую горсть земли на его тело, и на моей ладони еще были багровые крупицы его высохшей крови, осыпавшиеся с плаща. Я не знаю, кто ты. Откуда и какой силой исторгнут, чтоб пробудить моих демонов. Но я здесь не для того, чтоб ты судил меня. Девушка, стоящая рядом с тобой, клялась, что у тебя мой сын. Что он жив и даже не в плену. Я пришел, чтоб забрать его.

Сармагат несколько секунд смотрел на эльфа. Гнев в его глазах остыл, и к орку вернулось прежнее самообладание.

- Да, твой сын здесь, – уже ровным тоном ответил он, – он действительно скорее гостит у меня, чем томится в неволе. Ты хочешь забрать его? Изволь. Только что ты намерен с ним делать? Что ждет его там, куда ты собираешься его увезти? Прежнего Леголаса уже нет. А новый… С ним тебе еще предстоит познакомиться, и эта встреча может быть для тебя намного тяжелее, чем встреча со мной. Подумай, Трандуил. Леголасу будет непросто. В этом мире такие, как мы с ним, выбивают себе место дорогой ценой.

… Подо льдом скованной стужей реки вода подчас беснуется, несясь неукротимым потоком, скрытым от глаз того, кто стоит на берегу и бросает на прочный лед мелкие камни. Но если под руку ему попадет камень должного размера и тяжести, то лед может дать трещину, что рванется в стороны десятком лучей, и ревущий мутный поток вырвется из плена, ломая студеный панцирь и сметая пудовые осколки.

Эльфийский король умел владеть собой. Умел так хорошо, что его хладнокровие успело стать притчей во языцех, как среди эльфов, так и среди других рас Средиземья. Но порой трудно предугадать, какой камень сумеет пробить непогрешимую ледяную броню.

«Такие, как мы с ним…»

«Мы с ним…»

Эти слова гранитной глыбой врезались в сияющую стыть королевского самообладания, вдребезги разнося его надежный щит и выпуская на волю пожиравшую эльфа ненасытную и необузданную тварь. Трандуил метнулся к Сармагату, сгреб обеими руками за кромки камзола и с размаху впечатал могучего орка спиной в стену.

- Слушай меня, чернокровый ублюдок, поганый мелькоров выкормыш! – рявкнул он, стискивая холеными пальцами горло вождя, – мой сын – не чета тебе!! Какая бы беда не постигла его – он эльф и навсегда останется эльфом!! Не смей равнять его с вашим племенем грязных бездушных убийц!!

А Сармагат, хрипло дышащий в хватке сильных пальцев и даже не пытавшийся сопротивляться, вдруг издевательски ухмыльнулся:

- Страшно, брат? То ли еще будет…

И Трандуил ощутил, как его трясет крупная дрожь оглушающего, смятенного бешенства, отчаянного, разрушительного, требующего немедленного утоления. А где-то на дне этого огнедышащего котла мутным и вязким раскаленным пластом действительно таился страх, не имевший ничего общего с еще недавно терзавшим его страхом о судьбе сына. Теперь это был черный слепой ужас, предчувствие неумолимо надвигавшегося несчастья, столь глубокого, что он не мог объять разумом этой разверзшейся бездны.