Коронованный наемник (СИ)

Эльфы не терпят бессилия… Несколько секунд король смотрел в глаза давно погибшего друга, будто пытаясь рассеять наваждение, а потом выпустил горло орка и неуловимым движением выхватил кинжал, молниеносно занося руку для удара. Когтистые пальцы стиснули запястье эльфа, но Трандуил остервенелым усилием вырвался из захвата, и узкое лезвие глубоко распороло орку левое плечо. Сармагат издал низкий рык, черная кровь ручьем хлынула по рукаву камзола.

- Больно, б р а т? – прошипел Трандуил, в каком-то неистовом угаре снова занося кинжал, – то ли еще будет…

И в тот же миг чьи-то цепкие пальцы перехватили его руку, кто-то сжал его поперек торса и с силой рванул назад. Лихолесец вывернулся из хватки нового противника, дернул фибулу, отшвырнул путающийся плащ, обернулся. Закаленный эльфийский клинок, испятнанный черными потеками, хищно блеснул в отсветах огня… и со стуком выпал на пол из ослабевших пальцев. В полумраке догорающего камина перед королем стоял Леголас.

Глаза Трандуила, лишь миг назад полыхавшие угольями, разом потухли, а искаженное злобой лицо вдруг стало странно беззащитным, словно осыпалась разбившаяся маска.

- Леголас… – прошептал он. Он ждал этой встречи, жаждал ее, стремился к ней со всей неподдельной искренностью отцовской любви. Снедаемый тревогой после сбивчивого бреда Рималла, не знавший, чего ожидать и во что верить, он был готов увидеть сына на смертном одре. Он готовился к чему-то другому, трудно сказать, к чему. Но все оказалось иначе. Намного, почти до странности проще. Все чувства, только что обуревавшие его, в одночасье остыли, оставив после себя лишь щемящее и безмолвное счастье. Король шагнул вперед, протягивая руки… а Леголас вдруг вскинул ладони, будто воздвигая незримый барьер.

- Погоди, отец, – мягко проговорил он, и Трандуил отчетливо услышал в голосе сына сдерживаемую дрожь, – сначала посмотри на меня.

Король остановился, Леголас же шагнул к столу, выходя из тени, и свет шандала коснулся его лица. Трандуил замер, хрипло втягивая воздух: теплое зарево свечей наливало золотом янтарные глаза, всё те же, проницательные, лучистые, готовые в любой миг улыбнуться. И эти до боли родные глаза смотрели с безобразного лица, колдовски притягательного в своем варварском уродстве, обрамленного прежним плетением лихолесских височных кос.

- Здравствуй, мой король, – тихо и твердо промолвил Леголас, неотрывно глядя отцу в глаза, и Трандуилу казалось, что сын что-то мучительно ищет в его взгляде. Он не ответил, только бледные губы разомкнулись и тут же сжались вновь.

А принц меж тем обернулся:

- Гвадал, ты ранен! – и это прозвучало с искренней заботой…

Сармагат все так же стоял у стены, зажимая рукой глубокую рану в плече, и смотрел на короля со странным спокойствием, будто отстраненно ожидал развязки. Кровь капала на пол, поблескивая, словно чернила. Лицо покрывала неестественная бледность – орку было худо от эльфийской стали.

- Пустяки, – ровно проговорил он, и брови Леголаса недоверчиво дрогнули.

… Надсадный гул разорвал тишину зала, словно многотонные скалы над этим укромным убежищем раскололись и с протяжным стоном проседали под собственной тяжестью. Трандуил молча смотрел перед собой, вслушиваясь в этот рокот, вибрирующий в опустевшей голове. Слыша, как на него рушится его собственный мир. Он годами гнал от себя короткое имя прежнего друга, он уже давно научился жить с тошной горечью памяти о дне его смерти, он мчался сюда, чтоб вырвать сына из черного омута, куда сам невольно отправил его на погибель. Он встретил здесь это отвратительное существо, которое успел возненавидеть лишь за одни глаза. Невыносимо чужие на мерзкой орочьей роже, глядящие с нее так, будто имеют право на молчаливый укор. Не могущие принадлежать чернокровому похабнику, присвоенные им какой-то гнусной мелькоровой ворожбой. А сейчас его несчастный сын, его опозоренный наследник, его попранная гордость и честь встревоженно смотрел на исходящего черной кровью ублюдка и называл тем самым именем… Называл так просто и буднично, что невозможное и немыслимое вдруг само стало правдой. Такой же простой и будничной, прятаться от которой было бы обычной трусостью в самом малодушном ее облике.

Король медленно отер лицо неожиданно холодными ладонями. Усилием распрямил плечи, почти ощущая на них тяжкий гнет, и подошел к сыну. Провел пальцами по пересеченной бороздой щеке, по золотистым волосам, по шипастому лбу. А потом стиснул Леголаса в горячем объятии, на которые обычно так глупо и слепо скупился.

- Прости меня, – прошептал он, – это моя вина. Это я послал тебя сюда, я накликал на тебя беду.