Коронованный наемник (СИ)

А сейчас один из них стоял напротив, и все было, как в тех байках – и не знавший щетины, резко очерченный подбородок, и солнечная грива до самых лопаток, и тонкая корона, будто плетенная из серебряных нитей – да только ничего забавного в том Осберту не привиделось.

Эльф меж тем шагнул ближе, и плотник снова угрюмо сдвинул густые брови. Но Леголас скрестил на груди руки:

- Не там ты, Осберт, обиду ищешь. Нет ничего позорного в том, чтоб отослать жену с сыном под защиту гарнизона, а самому с оружием в руках оборонять свою землю и право жить на ней. А вот упрямо сидеть за покосившейся оградой, с воплями кидаясь наутек при виде любого олуха, вооруженного дубиной… Это, и вправду, позор.

Плотник помолчал. А потом поднял голову, впервые прямо посмотрев эльфу в глаза.

- Твоя правда, Дивный, – глухо проговорил он, – если обещаешь от супостатов мою семью защитить – пойду, куда прикажешь, и слова супротив не скажу.

- Обещаю, – коротко отсек эльф, будто скрепил договор рукопожатием…

Их было бесконечно много… Озлобленных, запуганных, отравленных подозрительностью и постоянным страхом. Они не верили ему, потому что никому уже не верили. Одни плакали, другие молчали, наливаясь тяжелой злобой, третьи бессмысленно смотрели ему в глаза, словно ожидая, что сейчас он произнесет некие магические слова, и все беды разрешатся сами. Леголас негодовал, кипел раздражением, но знал, что никто, кроме него, не позаботится об этих людях. Иниваэль, переложив на Леголаса бремя защиты княжества, словно разом лишился сил. Тревога и попытки удержать власть ранее, видимо, поддерживали князя. Теперь же он в одночасье обратился в старика, что преданно смотрел на эльфа, соглашаясь с каждым его словом, и Леголасу казалось порой, что князь не слушает его, находясь где-то далеко в своих тяжких мыслях и одному ему понятных воспоминаниях.

И лихолесец затоптал в себе бесполезное благоразумие, заставил себя не вспоминать, что это чужая земля и чужие ему люди. Он помнил лишь, что их нельзя уберечь от гибели, не заслужив их доверия. И он не жалел сил. Он объехал все двадцать семь деревень, неустанно ища ключ к каждому из встречавшихся ему людей. Ему не нужны были задавленные террором жертвы, и он день за днем надевал железную узду на свой властный нрав. Он увещевал одних, пытаясь объяснить, что их некому защитить, кроме них самих. Он безапелляционно приказывал другим, зная, что подчас людям нужен лишь лидер, чтоб опереться на его силу и найти стержень в собственной душе. Он сжимал в ладонях дрожащие женские руки, обещая защиту и покой, брал на руки малышей, успокаивая и клянясь, что он никому не даст их обидеть. Он настежь отворил колодцы той особой силы, что тысячелетиями питает эльфийские души, заставляя противиться невзгодам и потерям, неизменно любя жизнь. Он черпал и черпал из этих бездонных источников, безоглядно делясь с задавленными ужасом и беззащитностью людьми, вливая в них тонкой струей веру в то, что их жизнь стоит дороже медного гроша.

Леголас чувствовал подчас, что смертельно устал от этих туповатых, деморализованных крестьян, что не хотели бороться за жизнь, зато охотно назначали всех подряд виновниками своих бед. Тугие сети стягивали по рукам и ногам. Что за странный парадокс, быть не вправе распоряжаться судьбами людей, и в то же время быть в ответе за эти судьбы? Нет, были среди них и те, кто, ощутив лишь точку опоры, мгновенно воспрянул духом и рьяно принялся за дело. Был рыжий здоровяк Эгмунт, в считанные дни сколотивший из собственных братьев и кузенов настоящий патруль и с небывалой скоростью согнавший односельчан на строительство в указанном Леголасом месте. Были и другие, и эльф беззвучно благодарил за них насмешницу-судьбу.

А ведь еще были свои собственные дружинники, которых Леголас должен был привести на родину живыми. Конечно, никто не притворялся, что не знает обычной судьбы воина, не в том, так в другом бою непременно настигающей его. Но Леголас никогда не позволял себе того, что люди называют «предполагаемыми потерями», любую смерть считая своей личной виной.

Он добился своего. Три недели спустя, пять фортов уже возводились в назначенных местах, а из опустевших сел к Тон-Гарту подходили последние караваны беглецов.