Короткое замыкание

Санда, однако, мыслями была очень далеко и от этой комнаты, и от беседы мужчин — она заново переживала события сегодняшнего утра. Перед глазами опять возник катафалк. У Виктора Пэкурару было спокойное, умиротворенное лицо человека, выполнившего свой долг. Казалось, он просто уснул. Даже горькая складка, появившаяся у рта в последние годы, разгладилась, он выглядел хоть и измученным, но не старым. Увидела и Овидиу Насту с гривой седых волос, развевавшихся на ветру. Его слова шли от самого сердца, простые и естественные. Было такое впечатление, что он тихо беседует со своим соратником, пытается до конца осмыслить его поступок, внушить ему, что ни капли не сомневается в чистоте и честности его души. В конце голос старого инженера окреп: «Я не верю, что найдется хотя бы один человек, по-настоящему преданный нашему заводу, родине и партии, который осмелится бросить тень на твою добрую память. Но если появится такой мерзавец или, может, мерзавцы, мы клянемся здесь, провожая тебя в последний путь, что не позволим их грязным рукам и лживому языку коснуться твоей памяти. Пусть она навсегда остается такой же чистой и светлой, какой была твоя жизнь, каким я вижу твое лицо сейчас, в минуту прощания. Обещаем тебе это как настоящие, верные друзья». Наста первым запел «Интернационал». Один за другим вступили голоса, и скоро все присутствующие подхватили гимн. Ветер далеко уносил мелодию, в которой звучала непоколебимая вера в победу — несмотря на все жертвы, лишения и печали…

По лицу Санды нетрудно было понять ее мысли. Дан подошел к ней, что-то сочувственно шепнул, потом повернулся к Штефану и сказал:

— Думаю, что травля дядюшки Виктора началась давно, и ему суждено было пострадать именно потому, что был он человеком прямым, смелым и скромным, поддерживал новые идеи и не умел кланяться. Теперь о растратах. Я собственными ушами слышал, как он попрекал Косму за то, что тот с непозволительной легкостью тратит государственные деньги на заказы за границей. Из него, бывало, и нескольких леев не выжмешь, ну а когда речь заходила о долларах, лирах, франках и особенно о западногерманских марках, тут уж он превращался в настоящего скупца. Примечательно, что и с инициативами, направленными на сокращение импорта, он соглашался не с ходу: сначала изучал дело, советовался, запрашивал мнения специалистов, а предложения действительно ценные защищал до последнего. Отсюда его бесконечные конфликты с Павлом. Лично я уже давно пришел к убеждению, что Павел терпеть не может главбуха и ищет лишь повода избавиться от него.

— Думаешь, он способен на такую подлость?

— Мне кажется, это скорее эмоции, чем продуманное заранее решение. Как-то не верится, что Косма способен на сознательное вредительство, хотя он всегда был одержим безмерными амбициями. Он в своем роде маньяк, убежденный в том, что именно ему предназначено судьбой сделать из «Энергии» недостижимый эталон.

— Браво! — подбодрил Штефан. — Но только ты сам себе противоречишь. Говоришь, его снедают амбиции. А если они побуждают его отдавать все силы заводу, разве это не смягчающее обстоятельство?

— А мне кажется, что противоречие в твоих словах, — вступила в разговор Санда. — Разве ты сам не знаешь, что если Павел вбил себе что-нибудь в голову, то его уже ничем не переубедишь? Любая смелая инициатива, которая исходит от других, сразу приводит его в бешенство. В последнее время он вообще ни с кем не советуется. Людей созывает только для того, чтобы объявить о своем решении. И не забывает добавить: «Это линия партии, товарищи!» Для Василе Нягу он как манна небесная, ибо освобождает от ответственности и от необходимости думать.

Штефан повернулся к жене.

— Это очень важно, Санда, то, что ты говоришь. Даже не можешь себе представить. Вот только нужны веские доказательства.

— Сколько хочешь!

Санда рассказала, как однажды она поместила в стенгазете статью инженера Станчу об экономии меди. Косме статья не понравилась, и он собственноручно сорвал листок со стены. А Нягу, который совсем недавно был полностью согласен с идеями автора, стоял рядом и подзуживал… Санда посоветовала мужу поговорить с Думитреску. Дело в том, что, когда по заводу стали ходить многочисленные комиссии, присутствие Виктора Пэкурару стало нежелательным, и его отправили в длительную командировку по предприятиям-должникам. А главбухом на этот период Косма срочно назначил Думитреску, человека робкого, задавленного ответственностью, но, как говорят на заводе, честного и принципиального.

— Стоп! Не сын ли это деда Панделе из токарного? — вспомнил Штефан.

— Точно. Дед уже на пенсии, однако по-прежнему каждый день за заводе — интересуется делами, дает советы, — и никому в голову не приходит считать его пенсионером. Словом, настоящий кадровый рабочий, хотя и нет его фамилии в ведомостях, нет его карточки на заводской проходной. И если однажды дед Панделе не появится, в цеху поднимется тревога.

— Ну, сын старика Панделе — этот тот человек, который нам нужен. У такого отца…

Педантичный Дан заставил Штефана вернуться к основной теме: